Там на последней странице твоя подпись, глянь.
Герман быстро перелистнул страницу и прыснул со смеху.
– Да это же подделка. Филькина грамота! Потому что я не был ни у какого прокурора и ничего этого не говорил! – смеясь, сказал он, а глаза остались злющими, лицо – багровое.
– Ну подпись-то твоя, – невозмутимо парировала я.
– Ее подделали!
– Экспертиза почерка подтвердит подлинность, можешь не сомневаться.
Он порвал бумаги, демонстративно швырнул их на пол и навис надо мной как скала.
– Я два месяца не находил себе места от потери любимой жены, ночевал на ее могиле, а она, оказывается, живее всех живых! – прошипел он мне в лицо. – Пришла, как ни в чем не бывало и заявляет, что это я устроил пожар?! Ты хоть немного думаешь о моих чувствах?
– Конечно думаю. Как представлю, что вскоре вместо мягкой кровати ты будешь спать на тюремных нарах, удовольствие так и разливается волной по телу.
– Не за что, Поля, меня садить. Не. За. Что, – тон его стал жестким. Никакой больше притворной вины и радости от встречи с воскресшей женой. – Бумажка с подписью, которую ты подделала – чушь собачья. Ни к какому прокурору я не ездил!
– Как же не ездил? Ездил. Вчера вечером. Тебя замучила совесть, и ты решился на явку с повинной.
– Вчера, говоришь? – округлил он глаза. – Что ж, ладно…
Степанов с ухмылкой вытащил из кармана пальто телефон и быстро набрал номер.
– Славик, поднимись в мой кабинет! – сказал он в трубку и, с грохотом положив телефон на стол, наградил меня пираньей улыбкой.
– Сейчас я тебе докажу, что вчера вечером я был в гостях у моего водителя.
И уже через пару секунд в дверях послышался голос.
– Герман Андреевич, вызывали?
– Иди сюда! Иди-иди, – подозвал его рукой Герман и указал взглядом на меня. – Скажи-ка, Славик, этой даме, где я был вчера?
Тот вытянул губы, пожал плечами.
– Утром вы были на работе, потом я отвез вас на встречу с поставщиком, потом домой. Около двенадцати я заехал за вами, отвез в ресторан, а оттуда на работу.
– А дальше? – с победной улыбкой подгонял его Герман.
– Около шести вечера вы вышли из автосалона в очень подавленном состоянии и попросили меня поехать в прокуратуру.
– Я попросил? – вмиг озверел Герман. – Это ты попросил меня проехать через прокуратуру, чтобы отнести туда заявление на управляющую компанию!
– Что? – уставился на него водитель. – Герман Андреевич, вы бредите? Ни о чем таком я не просил.
Степанов вскочил с кресла, подбежал к нему.
– Говори как было, идиот! Рассказывай, как мы проехали через прокуратуру по твоим, сукин ты сын, делам, а потом поехали к тебе болеть за Спартак!
– Не понял… Я так-то за Зенит болею. Какой еще Спартак? О чем вы вообще?
Степанов перевел взгляд на меня, потом – на Славика. Его ноздри раздуваются от злости, кулаки сжаты.
– Я уволю тебя, мразь! Уволю! – процедил он свозь зубы. – Подставить меня решил, тварь? – И схватил Славика за полы куртки.
– Отпусти его. Не пришивай себе еще одну статью, – доброжелательно посоветовала я.
Степанов рывком отпустил Славика и перевел взгляд на открывшуюся дверь кабинета.
– Герман Андреевич, у вас все в порядке? Я слышал крик, – послышался из приемной знакомый голос.
– О, Глеб Сергеевич, вы как раз кстати!
Он нервным движением ослабил галстук на красной шее с раздутыми венами и ткнул в меня пальцем.
– У нас тут Полина Евгеньевна воскресла, – быстро дыша сказал Степанов и
подвел Перова ко мне.
– Говорит, что я ее хотел сжечь, чтобы завладеть наследством! А вчера, якобы, меня замучила совесть, и я поехал в прокуратуру, так сказать, с повинной! – Вот, – он указал взглядом на обрывки бумаг, – даже дал признательные показания!
– Да, я в курсе… – нахмурился Перов. – Вы же сами консультировались у меня. Спрашивали, насколько смягчится наказание, если вы добровольно признаете свою вину, и…
– Ах ты ж тварь… – протянул на выдохе Степанов и ошарашенно помотал головой. – Так ты с ними заодно…
Он взглянул на Славика.
– Ты специально напоил меня, а ты, – он повернулся к Перову, – подсунул мне эту бумагу, выдав ее за расписку для Уланского…
– Не понимаем, о чем вы, – развели руками мужчины.
Пока Герман в шоке хватался за голову, я переглянулась со Славиком и Глебом Сергеевичем.
«Мы его почти прижали», – читалось в их взглядах.
– Да, кстати, Герман Андреевич, я выполнил вашу просьбу, – выпрямился Перов. – Узнал насчет наказания. Вам грозит до десяти лет лишения свободы. Это с учетом того, что вы сознательно признали свою вину.
– Я ничего не признавал! – нечеловеческим голосом заорал Степанов и погрозил перед его лицом кулаком. – Весь этот цирк не прокатит! Или прокурор, которому я якобы давал показания, тоже вдруг случайно видел меня в своем кабинете?
– Или что-то путаете вы, или мы втроем сошли с ума. Как думаете, что вероятнее? – прищурился Перов. – Прокурор сам лично печатал с ваших слов ваше же признание.
– Кто-кто? – Герман повернулся к Перову правым ухом. – Прокурор? Его тоже купили? Ну, это мы еще посмотрим, – злорадно улыбнулся он. – У меня, знаете ли, тоже есть свои прокуроры! А теперь выйдите отсюда. Пошли вон! – крикнул он и стукнул кулаком по столу. – Вон! Все вон!
Я набрала полную грудь воздуха и обратилась к Славику и Перову:
– Оставьте нас, пожалуйста.
И, взглянув на пылающее лицо Степанова, добавила:
– Но не уходите далеко, ладно?
Как только дверь кабинета закрылась и мы остались одни, Степанов сел в кресло напротив.
– Чего ты добиваешься, Полина? Я ведь правда не поджигал дом, я…
– Да-да, – иронично изогнула бровь я. – Не поил меня вином, не подносил к накидке кресла зажигалку, не приносил пустое ведро в комнату, не держал дверь, не снимал ручку с окна, не ставил свечу на тумбочку. Дальше рассказать?
Брови Степанова поползли на лоб. Я продолжила:
– Расскажу. Я сегодня добрая. Не изменял мне с секретаршей, она не забеременела от тебя. Ты не разработал план: избавиться от меня и зажить со своей Любовью на всем готовом. Это все не ты… Это случилось само собой, так?
Я поджала губы, гордо вздернула подбородок.
– Я любила тебя, Степанов. Грезила иметь от тебя детей, мечтала о большой счастливой семье, быть вместе до седых волос.
