из дверей “Сапфирового”.
А этот вечер никак не желал становиться томным, поскольку возле своей машины блондинка замечает мужской силуэт и, уже без труда, узнала того, кто ее ждал.
— Вова, вот сегодня, действительно, неудачный день для того, чтобы вести беседы. Даже ночь. Поезжай домой! — все это Виктория сказала, еще подходя к машине, и, лишь приблизившись, поняла, что домой Владимир ехать не может. Он был в стельку пьян.
****
За 16 лет до олимпиады
Это был самый холодный июльский вечер в жизни Вики, хотя солнце ласково согревало землю, легкий ветерок прятался в кронах тополей, а в парке весело щебетали воробьи и так же чирикали ребятишки, высыпавшие на прогулку с матерями.
Владимир сидел рядом с ней на лавочке. От него несло алкоголем и Вику мутило от этого запаха. Токсикоз у нее был ненавязчиво-мучительным. Ее не рвало, но подташнивало почти все время уже второй месяц. И эта фоновая тошнота мешала наслаждаться ощущениями начала новой жизни, для нее, для того или той, которая сейчас росла в ней, для всего мира, который теперь уже точно не будет прежним.
— Тори, пойми меня. Я не отказываюсь от своих обязательств, но я не могу сейчас ничего сказать Аленке. Надо просто подождать! — с каждым словом он выдыхает этот спиртовый запах, и тошнота накатывает снова.
— Я не понимаю, чего мне ждать? Сколько? Зачем?! — они сидят на улице, так что она даже не может накричать на него.
— Слушай, — Владимир внезапно оживляется, — а может, еще это можно… ну, операцию. У нас еще будут дети, Тори. Но не сейчас. Сейчас это неподходящий момент! Я нормально разведусь, разберусь со всеми делами. И года через два-три родим малыша. Вместе. Семьей.
Она смотрит на него и понимает, что плохо видит. Появляется какая-то муть, мешающая четко разглядеть лицо того, кто только что сказал ей, что ему не нужен их общий ребенок. И только потом, когда соленая вода потечет из глаз, она сообразит, что это слезы. Обычные бабьи слезы. Гормоны. Глупость.
Мужчина явно раздосадован ее реакцией. Становится суше и жестче:
— Ладно, хорошо. Давай тогда я куплю тебе билет в Америку. У тебя же есть кто-то в Америке, у кого ты можешь временно остановиться? Подружка какая-то вроде, ты же рассказывала? А потом придумаем что-нибудь. И родить в Штатах — это хорошо для ребенка. Гражданство, — Вова ерзает от внезапно посетившей его, как ему кажется, отличной идеи, — Нет, правда. Роскошная мысль. Давай на середину осени. Как раз успеешь дела доделать и спокойно улетишь? Тори, мне сейчас разводиться — реально зарез! Весь бизнес делить!
Девушка молчит. Все уже решено без нее и за нее. И да, пусть будет Америка. Там ее хотя бы любят и принимают.
***
— Долго работаешь, принцесса, — произносит мужчина, опираясь на капот ее автомобиля, — я уж думал, что опять не смогу с тобой поговорить! Но мне везет!
— Мне не везет, похоже сегодня, — тихо произносит блондинка.
— Тори, ты чего такая грустная? Неужто из-за своего молокососа? Чего это он тебя сегодня не встречает-провожает? Не думал, что ты стала предпочитать розам ощипанные комнатные цветы, а нормальным мужикам — детей!
Значит вчера он видел их с Ильей. Да, прекрасно, что уж! До кучи.
— Вова, пожалуйста, вызови себе такси и отправляйся домой. Место, время и мое настроение к разговорам не располагают. Да и ты безобразно пьян.
Мужчина машет рукой:
— Обойдусь без такси! Я за рулем.
— Ты собираешься вести в таком состоянии автомобиль?! — Виктория по-настоящему пугается.
— Ерунда, — широкий раскоординированный взмах рукой, от которого Коршунова заносит.
— Ну уж нет! Не хватает знать, что на моей совести будет чья-то жизнь. Хорошо еще если только твоя. Садись, — Домбровская открывает дверь пассажирского сиденья и почти впихивает на него своего собеседника.
Выяснив адрес, прокладывает путь по навигатору и, после того, как машина трогается с места, говорит:
— Позвони жене или сыну. Пусть тебя кто-нибудь заберет у дома.
— Сам дойду, — бурчит пьяно мужчина.
— Вов, я не обсуждаю, а говорю, что тебе нужно сделать, чтобы я могла со спокойной совестью уехать домой, зная, что ты добрался без приключений, — с теми же интонациями Виктория учит своих фигуристов, когда они отмахиваются от ее рекомендаций.
— Какая же ты заботливая, моя принцесса, — он отрывает одну ее руку от руля и целует в венку на запястье.
— Позвони жене, — женщина не вырывает руку, но и взгляд от дороги не отводит.
— Знаешь, Тори, — если б ты тогда согласилась… Мы бы были вместе.
Виктория резко бьет по тормозу и ее непристегнутого спутника бросает на переднюю панель авто. Будет минимум синяк, а если не повезет ему и повезет ей, то и стоматология с лицевой хирургией может подключиться:
— Ну, и мудак же ты! — выплевывает женщина в пространство, — Коршунов, я представления не имею, что хорошего ты сделал в своей жизни, но лучшее, что сделала я — это дочь. И ты мне говоришь, что ее я могла бы променять на тебя?
— Ты и правда настоящая королева, Тори, — вздыхает Владимир, — а я дурак. И, ты права, мудак. Хорошо, что тогда ты выбрала ее, а не меня.
— Однозначно! — это слово Домбровская почерпнула из лексикона Ильи. Очень емкое слово. Сплошное удовольствие его произносить!
Она притормаживает возле одиноко стоящей женской фигурки. Едва кивает Алене Дмитриевне, помогает практически выгрузить ей на руки ее мужа. Помощь в дальнейшей доставке не предлагает. Во-первых, знает, что та откажется; а во-вторых, не имеет ни малейшего желания длить общение ни с одним из этой парочки.
****
Четыре года до олимпиады. Санкт-Петербург
Первое золото выбивает почву из-под ног. Они обе, тренер и спортсменка, не ожидали такой оглушительной и одномоментной славы, падающий на них многотонным весом. Али просто нет. Она маленькая, закрытая девочка, которой некуда спрятаться от вспышек фотоаппаратов, автографов, постоянного внимания толпы.
Аля приходит на тренировку и падает. Падает. Падает.
На том же льду Зоя — соперница в борьбе за личное главную победу ее Альки, а по правую руку от Виктории маленькая чемпионка прошлого гоняет свою воспитанницу и надежду. В некотором смысле за бортиком идет куда как более жестокая борьба, чем внутри ледового овала.
Они не здороваются при встрече. Не прощаются, расходясь после тренировки. Проходят друг мимо друга. Коршунова бережет свою Зойку от глаз и вспышек фотоаппаратов. Алю рвут на части. Очень нескоро Вика поймет, что защита от прессы — так же важно, как и тренировочный процесс.
В очередной раз, видя, как падает ее спортсменка, Вика слышит:
