Она спросила:
— А ты не жалеешь? Я имею в виду, не жалеешь, что женился на мне?
— Нет. Не жалею. Я жалею только о том, что это случилось, когда мы были еще слишком молоды.
Как-то раз Вирджиния осталась в доме одна. В полном одиночестве. Была суббота, после полудня. Мистер Макгрегор, управляющий, поехал в Релкирк, захватив с собой миссис Макгрегор. Энтони играл в гольф, няня увела детей на прогулку. Пустой дом, никаких дел и забот. Не надо стирать, не надо печь пироги, гладить белье или ухаживать за садом. Вирджиния бродила по дому, переходя из комнаты в комнату, ее шаги эхом отзывались в длинных коридорах. Тишину нарушало только тиканье часов; повсюду царил идеальный порядок, чистота. Так хотел Энтони. Так он представлял себе свой дом. Ради него он на ней женился. Она вышла в холл, распахнула парадные двери и стала спускаться по лестнице, надеясь, что заметит в парке няню с детьми; она побежит им навстречу, схватит Кару в объятия, стиснет ее и будет долго-долго держать, словно доказывая себе, что та действительно существует, что Кара — не вымысел, который Вирджиния, словно безумная старая дева, породила в своем воображении.
Однако няни нигде не было видно, и в конце концов Вирджиния вернулась по лестнице в дом — больше идти ей было некуда.
Неподалеку от них жила молодая женщина по имени Лиз, ее муж был адвокатом. Он работал в Эдинбурге, но жили они в паре миль от Кирктона, в старинном, заново перестроенном пресвитерианском особняке с живописным садом, в котором весной расцветали нарциссы, и загоном для пони.
У нее были дети, собаки, кошка, попугай в клетке, но — вероятно потому, что Лиз скучала по мужу, всю неделю остававшемуся в Эдинбурге, или потому, что ей просто нравилось общество других людей, — в ее доме всегда было полно народу. Соседские ребятишки катались в загоне на пони, толкались у стола, накрытого к чаю, играли в мяч на лужайке. Если в доме не было гостей, приехавших на пару недель, она приглашала соседей провести у нее день, кормила их гигантскими ростбифами и пирогом с почками, восхитительными старомодными пудингами и домашним мороженым. Ее буфет, где хранилось спиртное, наверняка терпел большой урон от нескончаемых орд, переступавших порог этого гостеприимного дома; буфет никогда не запирался и всегда был к услугам гостей, нуждавшихся в том, чтобы подкрепить силы.
— Налейте себе чего-нибудь, — кричала она через открытую дверь кухни, в которой на скорую руку сооружала обед из трех блюд для десяти гостей, явившихся без предупреждения. — Если ведерко для льда пустое, возьмите лед в холодильнике.
Энтони, конечно же, был от нее в полном восторге, неприкрыто флиртовал и устраивал ей шуточные сцены ревности каждый раз, когда муж Лиз возвращался домой на выходные.
— Когда уже ты выгонишь этого несносного парня из дому, — говорил он Лиз, и она заливалась радостным смехом вместе со всеми присутствующими. Вирджиния улыбалась, но над головами других гостей ей изредка случалось поймать взгляд мужа Лиз. Это был тихий молодой человек, который обычно стоял где-нибудь неподалеку с бокалом в руке и улыбался; по его лицу невозможно было понять, что он думает.
— Надо тебе получше присматривать за своим мужем, — сказала как-то Вирджинии одна из соседских жен, но та ответила лишь: «Да, конечно, я так и делаю», — и сменила тему, а может, отвернулась и заговорила с кем-то другим.
Однажды во вторник Энтони позвонил ей из клуба в Релкирке.
— Слушай, Вирджиния, я тут засел за покер, бог знает, когда вернусь домой. Не жди меня, я перекушу здесь. Увидимся позже.
— Хорошо. Только не проигрывай слишком много.
— Я выиграю, — пообещал он. — И куплю тебе норковое манто.
— Только его мне и не хватает.
Он приехал за полночь, и стал, спотыкаясь, карабкаться вверх по ступенькам. Она слышала, как он ходит по своей гардеробной, что-то роняет, открывает и закрывает ящики комода, изрыгает проклятия, пытаясь расстегнуть непослушную пуговицу или запонку. Наконец он устроился на диване, полоска света под дверью гардеробной погасла — вокруг была темнота. Она гадала, улегся ли он в гардеробной, чтобы ее не потревожить, или у него были другие, более веские причины.
Вскоре все выяснилось. Круг, в котором они вращались, был слишком тесен, чтобы пытаться что-то скрыть.
— Вирджиния, дорогуша, я же советовала тебе лучше присматривать за твоим бессовестным мужем.
— Что он натворил на этот раз?
— Ты просто чудо, всегда так здорово держишься! Конечно, тебе обо всем уже известно.
— О чем именно?
— О том, что они с Лиз ужинали наедине.
— Ах да, действительно. В прошлый вторник.
— Он просто мерзавец! Думал, никто ничего не узнает. Но Мидж и Джонни Грей в последнюю минуту решили прокатиться в «Герб Страттори» поужинать — ты же знаешь, там теперь новый управляющий, и совсем темно и очень шикарно, и кормят замечательно. Так или иначе, но они приехали туда и застали Энтони и Лиз, целующихся в уголке. Надо же, ты обо всем знала!
— Да.
— И тебе все равно?
— Пожалуй.
Это и оказалось самым ужасным. Ей было все равно. Вирджиния погрузилась в апатию, устав от Энтони и его мальчишеского обаяния, которое к тому времени успело изрядно поизноситься. Это была не первая его измена. Такое случалось раньше и наверняка случилось бы еще, тем не менее ей тягостно было заглядывать в будущее и видеть себя по-прежнему прикованной к этому опостылевшему Питеру Пэну. К мужчине, который был настолько недальновиден, что затевал тайный роман чуть ли не на пороге собственного дома.
Она подумывала о разводе, но понимала, что никогда не разойдется с Энтони, — не только из-за детей, а просто потому, что для нее, Вирджинии, по доброй воле начать такое предприятие равносильно полету на Луну.
Она не была счастлива, но что толку было трезвонить на весь мир о своем разочаровании? Энтони ее не любит, никогда не любил. Но и она никогда его не любила. Пускай он женился на ней, чтобы прибрать к рукам Кирктон, — она вышла за него в отместку, ощущая себя ужасно несчастной, да еще изо всех сил стремясь избежать лондонского «сезона», который мать так скрупулезно для нее планировала, и его кульминации — кошмарного танца дебютанток.
Она не была счастлива, но у нее было все, о чем мечтает любая женщина — с какой стороны ни посмотри. Чудесный дом, красивый муж, дети. Дети стоили любых унижений. Ради них она готова была держаться за свой давший трещину брак, — чтобы они ощущали себя в безопасности. Развод навсегда лишил бы их этого чувства.
Энтони был с Лиз той ночью, когда погиб. Он заглянул к ней на коктейль, возвращаясь из Релкирка, и получил приглашение остаться на ужин.
