— Вика, что с тобой? — спросила она. — Я не слышала, как ты пришла. Почему ты сидишь здесь одна в темноте?
— Я слушала, как ты играешь.
— Ты плакала? — спросила она, внимательно вглядываясь в мое лицо.
— Нет, не знаю, — я подошла к зеркалу и вытерла следы от осыпавшейся косметики. — Я просто расстроилась из-за того, что поссорилась с Ольгой.
Я вкратце передала маме наш разговор.
— Ты просто стала взрослой, конечно, у тебя будут проблемы с одноклассниками. Они же еще, в сущности, дети. Ты должна это понимать.
— Я понимаю, — вздохнула я. — Но Оля — моя лучшая подруга, и она осуждает меня за мою работу, а Сергея называет уголовником.
— Но, милая, он же действительно находится под следствием и если ты уверена, что поступаешь правильно, то тебя не должны ранить ее слова.
— Мам, а ты тоже осуждаешь меня? — спросила я хмуро.
— Нет, успокойся, — мама положила руку мне на плечо. — Но я бы тоже осуждала тебя раньше. Сейчас я считаю, что родилась заново второй раз, и этой своей новой жизнью я обязана тебе. Я пересмотрела многие свои взгляды на жизнь — у меня было время подумать, и сейчас я отношусь к тебе и ко всем другим людям с большим пониманием и терпением. Нам всем свойственно ошибаться, и мы должны научиться не осуждать других людей, а протягивать им руку помощи там, где необходимо. Я понимаю твое отношение к Сергею, и знаю как это важно для тебя. Судя по твоим рассказам, он не самый плохой человек на свете, и, конечно, я очень благодарна ему, что мы снова здесь.
— Спасибо, мам. Я не знала, что ты на моей стороне. Я думала, что ты просто не хочешь расстраивать меня, поэтому и не высказываешь своего мнения.
— Кстати, а когда будет суд?
— Все время откладывают, Сергей уже весь извелся. Никак не могут найти тех других, кто смылся с деньгами.
— Надеюсь, что найдут. А как он держится?
— Знаешь, очень хорошо. Многие на его месте опустились бы, а он читает книги, делает гимнастику в камере, пытается следить за своим внешним видом, — с удовольствием сказала я.
— Значит, у него сильный характер. Возможно, это испытание ему нужно, чтобы что-то понять в жизни, произвести переоценку ценностей. Потом выйдет, будет жить по-другому.
— Вот и он говорит то же самое.
— А ты постарайся не расстраиваться из-за необдуманных слов твоей подружки. Вот увидишь — завтра же она прибежит к тебе с извинениями.
— Я уже не сержусь на нее. А что ты сегодня делала? — спросила я, наблюдая за тем, как мама хлопочет у плиты, разогревая мне ужин.
— Я нашла двух учеников — мальчика восьми лет и девочку шести. Они такие милые, и у девочки очень хороший слух.
— Учеников? — я переспросила я удивленно. — Ты будешь заниматься с учениками? Ты же всегда считала это бесперспективным занятием.
— Я изменила свое мнение. Во-первых, я не могу больше выступать, а во-вторых, я хочу приносить пользу, и в-третьих, я просто не могу больше сидеть без дела, когда ты столько работаешь.
Не скрою, меня очень порадовало, что мама возвращается к работе. Я с удовольствием посмотрела на нее и в который раз восхитилась ее красотой. Сейчас, после пережитой болезни, в ее лице появилась одухотворенность и мудрость.
— Ты очень красивая, мамочка, — я подошла к ней и поцеловала ее.
— Я тебе о работе, а ты… — сказала мама, но я видела, что ей были приятны мои слова.
— Я очень рада, что ты будешь заниматься с детишками, надеюсь, что они тебя полюбят.
— Я тоже надеюсь, я даже купила книжку, как учить детей. Ведь я ничего не знаю об этом.
Некоторое время мы молчали, а потом мама неожиданно сказала:
— Вика, я бы хотела съездить завтра на кладбище, к папе. Я же не была там с самых похорон. Я столько раз просила у него прощения, а теперь хочу это сделать там, на могилке. И еще — надо посадить там цветы.
— Хорошо, завтра поедем. Я скучаю без него.
— Я тоже, — сказала мама и закрыла лицо руками.
Я молча подошла к ней и обняла.
Всю ночь накануне суда над Сергеем я проворочалась с боку на бок, пытаясь заснуть, но сон пришел лишь под утро. Противный дребезжащий звонок будильника возвестил о начале нового дня, тоскливого и серого. Солнца не было, накрапывал мелкий дождик, и темное свинцовое небо нависло над городом. Я вышла на балкон и посмотрела на монастырь.
— Помоги ему, Господи, пусть все, что угодно, только не тюрьма. Придумай ему другое наказание, но верни его мне. Я не смогу без него, я уже погибаю.
Наверно, это было мое первое обращение к Богу, хотя думаю, что вошла бы и в сговор с дьяволом, чтобы только его спасти.
— Вика, иди завтракать, — услышала я мамин голос.
Наливая себе кофе, я разбила чашку, бутерброды остались нетронутыми. Мама, подперев голову, грустно наблюдала за моими беспорядочными действиями.
— Вика, может, на метро поедешь?
— Зачем? — удивилась я.
— Ты машину-то сможешь вести? А то ты не в форме сегодня.
— Вести машину я смогу в любом состоянии, — успокоила ее я и пошла собираться.
Стоя перед зеркалом, я тщетно пыталась сделать гладкую прическу из своих непокорных кудрей, но у меня то падала расческа, то распались шпильки, то разваливался пучок. В конце концов, мама не выдержала и причесала меня сама. Черный брючный костюм подчеркнул мое измученное лицо и синяки от бессонницы.
— Да не волнуйся ты так, — пыталась успокоить меня мама. — Давай я поеду с тобой?
— Нет, ты уже не успеешь собраться.
Я схватила ключи от машины и поплелась к лифту, спускаться пешком у меня не было сил. В довершении всего машина не хотела заводиться, а потом я не заметила светофора и проскочила на красный свет, лишь чудом избежав аварии. «Надо было ехать на метро», — мрачно подумала я, пытаясь сосредоточиться на дороге. В зал суда я попала одной из последних. Я села в первом ряду, поближе к тому месту, где за барьером должен был сидеть обвиняемый. Иван Сергеевич с бумагами, проходя мимо, кивнул мне. Я бросилась к нему, но он сказал, чтобы я оставалась на месте. Привели Сергея, и он чуть заметно улыбнулся мне. На этот раз он был в костюме, чисто выбрит и подстрижен, и если бы не подергивающийся уголок глаза, можно было сказать, что он спокоен. Я не могла отвести от него глаз — он был здесь — совсем рядом и в то же время так далеко.
— Встать, суд идет!
В зал набилось много народу, и почти не было свободных мест. Судья зачитал обвинение истца, сынка того алкоголика, который оказался в деревянном домике под Тулой, со смешной суммой денег в размере двухсот долларов вместо трехкомнатной квартиры на Чистопрудном бульваре. Двое напарников Сергея после получения денег скрылись в неизвестном направлении. Квартира была перепродана гражданину Кошкину, который тоже присутствовал на суде. Кошкин, пухленький, маленький, с животиком, грозил Сергею, требуя возврата денег, если квартира будет возвращена горе-алкоголику. Во всем этом деле был один нюанс — цена квартиры была указана по оценке бюро технической инвентаризации и составляла двести сорок тысяч рублей, а Кошкин купил ее по коммерческой стоимости, которая не соответствует оценке БТИ. Естественно, Кошкин, как и многие другие граждане, хотел сэкономить на комиссионных нотариусу и к тому же не хотел показывать налоговой инспекции, откуда у него такая сумма денег, поэтому он в договоре купли-продажи показал стоимость по справке БТИ. Таким образом, десятки тысяч долларов повисли в воздухе. Обстановка была крайне напряженной. Свидетели давали показания, Иван Сергеевич четко вел линию защиты. Иногда мне казалось, что все пропало, иногда, что Сергея отпустят, и мы вместе выйдем из этого мрачного здания. В любом случае я была совершенно неопытна в этих вопросах, и не всегда понимала, о чем идет речь.
Судья предоставил слово адвокату обвиняемого. Иван Сергеевич изложил свою версию. Согласно ей, Ковалев Сергей был представлен таким неопытным маклером, который первый раз взялся продавать квартиру и попал. Два его напарника, они были названы как директор и менеджер агентства, в которое пришел работать бедняга Сергей, занимались квартирами, где собственниками являлись одинокие пьющие люди. Сергею была поручена ответственная часть дела — подпоить хозяина квартиры и добиться от него согласия продажи квартиры в обмен на коттедж в Тульской области с доплатой, которой должно хватить до конца дней его. Сергей работал за вознаграждение в размере трехсот долларов, а бумагу, которую он должен был подписать, он даже не читал. Все было так хитро придумано, что Сергей был выставлен чуть ли не жертвой этой операции.
Мой любимый сидел на скамье подсудимых, скромно опустив глазки или закрыв лицо руками, всем своим видом выражая смирение и раскаяние. Только иногда, когда он был уверен, что на него никто не смотрит, он бросал на меня насмешливый взгляд, как бы спрашивая меня: «ну как спектакль?».
