– Если ты имеешь в виду Костаса, то его здесь нет. Здесь вообще, к сожалению, нет никого из знакомых, родственников или соседей… Вставай… Хватит отдыхать, когда другие пашут…
– Слава богу, – поднялась с бетонного пола изрядно потрепанная Чикита – Хорошо, что меня не видела, мама. «На холодном полу, голой попой…»
– Если ты таки хочешь, дочка, я могу тебе это сказать…, – вынырнул из-за широких спин Мойша.
– И ты, отец, здесь, – хлопнула своими удлиненными ресницами Чикита, – Надеюсь, ты ничего ей не скажешь – мама не переживет. Лучше прижми единственную и неповторимую дочурку к своему благородному сердцу…
И отец обнял дочь. И дочь обняла отца. И все присутствующие, глядя на них, смахнули со своих глаз по паре дежурных слез.
Оторвавшись от Мойши, Чикита вопросила:
– Я объехала уже всех его знакомых. По пути завернула сюда. Но если его и здесь нет, то где же он?
– Да бес его знает, – пожал плечами Айши Гнудсон. – И Катя вот тоже никак не востребуется…
– Но мы не можем стать жертвами обстоятельств, – провозгласила восточная мудрость.
– И ждать милости от муниципалитета, – несколько искоса взглянула на Гнудсона Чикита, – мы должны…
Она собралась было произнести поджигательную речь, но тут к ступеням подкатил еще один автомобиль. С шикарными дипломатическими номерами.
Из автомобиля, зацепившись чем-то за зеркало, едва выкарабкался Большой олень.
– О, дорогая Чикита, – кинулся он к девушке, – ты, как всегда, живее всех живых. Твоя мать сказала, что не знает, куда ты намылилась. А мой братский консультант посоветовал мне в первую очередь заглянуть в морг…
Чикита молча бросилась в его объятия и растаяла в них, в таких не по северному горячих.
– Осторожнее, молодой человек, осторожнее, – шепнул ему по старой памяти на ухо старик Пилеменос, – Товар помнете…
– Крепче держитесь там за что попало, – шепнул на другое ухо легко адаптирующийся к переменам Мойша.
Большой олень дипломатично сначала прижал к себе Чикиту, а затем отпрянул. Он шумно втянул в себя воздух и, принюхавшись, а также выяснив, в чем дело, вынес вполне подходящий вердикт:
– Давайте-ка создадим поисково-спасательный штаб. Так у нас всегда делают, когда напрасно ищут кого-нибудь в тундре. А чтобы не волновать общественных обывателей и не допустить утечки в желтенькую, извините Айша, прессу, заляжем в нашем посольстве. Идет? Ставим на голосование…
Ряд искренних рук взметнулся над крыльцом морга. И уже через мгновение отчасти подержанные автомобили колонной неслись к посольству Лафландии.
Там все участники поисков склонились над картой города. Не мешкая, распилили ее на квартальные кусочки. Большой олень произвел немногословную раздачу:
– От сих пор до сих вам, Пилеменос… Этот кусман, вам… Этот шматок тебе…
Поиски начались.
Как один ушли на прочесывание вверенной территории все сотрудники службы безопасности посольства Лафландии. Следом за ними отправились бойцы невидимого фронта, входящие в частные охранные структуры Пилеменоса и Каплан.
Этих сил оказалось, однако, маловато. И тогда, посовещавшись, штаб решил привлечь ближайшую общественность. На прочесывание выдвинулись патрульные парочки: легко откликнувшиеся на несчастие Джон и Рони, Бобби и Чарли, Кристи и Молли, имеющие свой интерес Айша и Чикита, расчетливый Мойша и не очень довольная Долорес:
– Не нравится мне такое поведение жениха, но уж если моя дочь хочет…
– Хочу, мамочка, – капризно надула губки Чикита. – Ну, пожалуйста…
Для верности всем на руки распечатали и раздали фотографии канувших в неизвестность. К изображениям Костаса и Кати также до кучи добавили и портрет пропавшего без слов Отца Прокопия:
Гнудсон искал по своему индивидуальному плану. Уходя на задание, он взволнованно бросил Айше загадочную как кость фразу:
– Знаешь, интуиция подсказывает мне, что я ищу нечто большее, чем просто Катя Андреева…
Айша, однако, ничего с этого не нагрызла.
19.“Беглецы находят приют”
Отец Прокопий сошел с поезда в одном из небольших и глубоко провинциальных городов. Там, где его вряд ли вздумают искать привыкшие к столичному комфорту журналисты. Там, где его не сможет найти даже сама святая инквизиция, предпочитающая боле заграничные командировки.
Немаловажно было и то, что именно в этом городке проживал свояк Святого Отца. Сей сообразительный муж и без словесных объяснений мог все понять и устроить беженца по-божески и по-дружески при квартальной церкви. То есть с кроватью, навесом и общей бобовой похлебкой.
Свояк предложил было Отцу Прокопию и свое содействие в плане трудоустройства местным проповедником. Но вновьприбывший не мог проповедовать молча. А обет свой он нарушать не собирался.
Можно было попробовать проповедовать и письменно. Но провинциальные прихожане в связи со своим определенным консерватизмом вряд ли бы оценили такой подход в полной мере.
Конечно, никто бы не укорил Святого Отца, если бы он и вовсе не работал, а сидел на шее у монашеской братии, ножки свесив. Покусывал бы куличи, припиваючи святой водой. Почитывал бы «Невероятные приключения Иисуса на земле и в небесах», «Иуда – двойной агент» или «Последнее Послание Иакова Матфеем».
Но нет, Отец Прокопий был слеплен не из пирожкового теста. Хоть и не дурак он был выпить на халяву, но из-за своего же собственного обета становиться полным нахлебником, эдакой церковной белой крысой, не собирался. Да, он не мог работать губами, как все последние годы. Но в данный момент, вдалеке от своих столичных деловых клиентов, Святой Отец вспомнил, что с детства у него были еще и руки, и ноги, и спина, и все прочее вполне трудоспособное.
Первые дни, размышляя о наилучшем приложении своих способностей, он драил полы в трапезной, чистил обувь сокелейщикам, скалил зубы злым бродячим собакам. В перерывах между этими занятиями, как мог, читал молитвы.
Святой Отец старался ни на минуту не оставаться без занятия. Ибо как только расслаблялся он, так тут же представал перед ним как наяву образ Кати. Он видел ее такой же, как в последний раз: гневной и одновременно столь искусительной в своем смелом, потрясающем любое воображение платье.
Отец Прокопий гнал от себя соблазнительное видение. Но оно являлось ему снова и снова.
«Почему?» – молча спрашивал себя святоша.
– Потому, – ответила пришедшая к нему в послеобеденной полудреме Катя, – После того, как ты дал обет, и исполняешь его, я простила тебя. И вовсе не собираюсь истязать далее постоянным напоминанием о твоем грехе. Прихожу же я к тебе лишь по твоему собственному желанию. Ты ведь только делаешь вид, что гонишь меня. Но на самом деле призываешь…
