— Ник! Ника… — лёгкие шлепки по щекам, все мелькает, голоса из гулкого далека становятся ближе и внятнее.
— Ника, вода… — к губам прижимается что-то твёрдое. Яркий свет люстры режет глаза. Чувствую, как Федерико гладит меня по волосам. Тошнота и слабость… шум в ушах вдруг превращается в грохот.
Мы все вздрагиваем, разворачиваясь к двери, я хватаю Тару за ошейник. Она, дернувшись, встает в стойку и низко рычит.
— А ну-ка убрали руки от моего ребенка!
В гостиную вваливается несколько мужчин.
Папа!..
Сжав крепче шею рычащей Тары, улыбаясь, я рыдаю, разглядывая его.
Живой… Только рука перевязана и на груди медицинский корсет. Очень бледный. Пошатнувшись ложится спиной на косяк и обессиленно съезжает вниз.
На нас направлены стволы пистолетов. Еще несколько дней назад меня бы это напугало до полусмерти. Теперь даже не дергает. Область моих страхов сместилась совсем в другое поле.
— Павел… Я предупреждал… откроются раны…
— Идите к черту, — шепчет Папа, не отводя своих глаз от моих. С ужасом оглядывает меня.
Его бинты на плече наливаются алым цветом.
— Пап… — всхлипываю я.
— Опустите стволы!.. — оглядывает он пьяным взглядом мою компанию. Его глаза закатываются, и он отключается…
Глава 41 — Бетонная коробка (Беркут)
Ненавижу бетонные коробки. И вернувшись из армии, я сразу решил, что не буду жить в квартире, только в доме. С огромными панорамными окнами. Да, это не первая моя бетонная коробка… Но мне хочется верить, что последняя.
Посадить тебя Беркут можно очень надолго. При желании. Я очень надеюсь, что Ника ни при каких раскладах не будет свидетельствовать против меня. Но даже без ее показаний, я попал по полной. Боюсь, что как прошлый раз, когда в мою пользу свидетельствовал весь гарнизон, мне уже не выкрутится. Даже если все обстоятельства будут выяснены, то я получу условно за хранение стволов. И неизвестно еще как классифицируют наезд на этого урода, что стоял со стволом у дома Градских.
Плевать… Только бы Ника нашлась.
Здесь нет окна, только дверь.
Как-то, еще маленьким, я был в зоопарке. И остановившись у клетки с волком долго наблюдал, как зверь тупо ходит туда-сюда по одному и тому же маршруту в шесть шагов. Три в одну сторону, три в другую. Как маятник. Как будто он попал на гифку, и она крутится, крутится, крутится… Тогда мне были непонятны эти его действия. Потом, сам оказавшись в клетке, я невольно пришёл к этому же маятнику: три в одну сторону — стена, три — в другую, опять стена.
И теперь снова я не могу успокоиться, и меряю шагами свои девять на девять без окон, не отводя взгляда от двери.
Поверил ли мне Градский? Я не знаю. Вряд ли. Я вообще не уверен, что он в своём состоянии воспринял адекватно мой короткий месседж. А долгих бесед со мной никто не вёл.
Поверить, может и не поверил, но узнать, узнал сразу. Я попал на камеру, когда увозил оттуда Нику. А значит, я в розыске и под статьёй. И если меня пока еще не сдали ментам и не отпустили с миром, значит, Нику еще не нашли. И значит, я хреново помог с этим! Не надо было к нему идти. Нужно было и дальше пытаться самому.
Ложусь на свою куртку. Улетаю мыслями к Нике…
Как мало времени у нас было! Как жаль, что мне совсем ничего не удалось ей ни сказать, ни рассказать. Я даже не уверен, увидимся ли мы еще когда-нибудь. На месте отца, я бы увез ее как можно дальше, под другим именем.
Мне не спится. Опять. Сердце, подгоняемое адреналином оглушающе колотится.
Я даже почти не чувствую боли. Вернее чувствую. Болит всё! Но это на заднем фоне, и я даже не всегда могу осознать, что мне больно. Моё сознание за рамками этой клетки. Рядом с ней. Я очень виню себя, что не смог уберечь.
За дверью шум! Подскакиваю на ноги.
— Принимай соседа.
Успеваю сделать шаг в сторону. Охранники Градского вталкивают Вишневского! Дверь снова закрывается. Совершенно неожиданно я оказываюсь с ним лицом к лицу. Распрямляясь, он поднимает на меня испуганный взгляд. Взъерошенный, нос сломан и заклеен телесного цвета лейкопластырем. Хромая, он делает пару шагов назад.
— Ну, привет, Вишневский. Помнишь меня? — делаю шаг к нему.
Оседает по стене вниз, прикрываясь руками.
Мразь жалкая… Присаживаюсь перед ним. Смотрю в его зашуганные глаза.
— Страшно тебе, сука?.. А я думал, ты бесстрашный и бессмертный. То на ротвейлера с голыми руками, то на меня со стволами…
— Я… тебе тогда скорую вызвал. Если бы не я… ты бы сдох там, со своим разорванным горлом.
— Ну, спасибо! — ухмыляюсь. — Что уж… Всех спас! Меня… Нику… Нику, аж два раза. Да ты просто ангел-спаситель, Максимка. Нимб не жмёт?
Его отекшие ноздри тревожно подергиваются. Прямо, как у кролика!
Даже пиздить его жалко.
Встаю, брезгливо пинаю его по кроссовку.
— Ника где? — низко рычу я.
— Не знаю я… сбежала…
Сбежала?
— Когда?
— Вчера.
Куда могла пойти?.. Подруг у неё не особенно. Только Федерико.
— Зачем вы её забрали?
— В смысле — зачем? — поднимает на меня глаза. — Она невеста моя. Мы хотели её защитить.
— От кого?
— От убийц…
— От самих себя, что ли?
Нахмурившись недоверчиво смотрит сквозь меня. А я, так же недоверчиво, на него. Я где-то ошибся?..
Прокручиваю в голове всё с самого начала. Не могу найти больше ни одной интерпретации его разговору с матерью. Ищу… и не могу. Это раз. А два — слова этого Ростислава: "он — свидетель".
Нет! Не ошибся я.
С ненавистью оскаливаюсь на него.
— Это неправда, — качает он головой.
— Ты по какой-то другой причине здесь, думаешь?
— Градский ошибся…
— Градский ошибся, я ошибся, Ника ошиблась… А твои кенты с боевыми стволами просто так гоняют. Чтобы ты безнаказанно мог соперника попинать, да?
— Ну тебя же не убили!
— Только потому, что я убил их первый.
Поднимает на меня ошарашенный взгляд.
"Бойся, сука!" — не отвожу своего.
— Если с Никой что-то случится, тебе тоже пиздец. Везде достану.
— Я здесь по ошибке! Никто не хотел причинить Нике вреда!
— Неа. По ошибке здесь я. А ты здесь, чтобы взять за яйца заказчиков Градского. Госпожу Вишневскую.
— Ты гонишь!
— Думай еще, ущербный. Выхватил от мамаши, что не успел притормозить Нику по дороге домой, когда пытались убить Градского?
Замолкает.
— Спаситель, бля…
Я ложусь спиной на дверь, пытаясь услышать, что за ней. Там что-то происходит… Но она слишком основательная, чтобы можно было что-то разобрать. Ложусь опять на куртку.
Ника сбежала… Значит, жива. Идти ей некуда, пойдет к людям отца. Надеюсь…
Надо ждать. И я жду, глядя в потолок, и игнорируя присутствие и мучительные елозиния Вишневского.
Часы идут медленно. Нас выводят только в туалет. День, ночь — все спуталось. Тусклая лампа светит, чуть подрагивая от перепадов напряжения в сети.
В какой-то момент дверь открывается…
Глава 42 — Жених (Беркут)
В какой-то момент дверь открывается.
— На выход. Оба.
Свет в большой комнате гораздо ярче. За столом сидит бледный помятый Градский с перевязанным плечом. Устало ведет ладонью по голове. За ним несколько человек охраны.
— Здравствуйте, — хриплю я. От волнения голос снова подводит.
— Сядь.
Пошатываясь от изнеможения падаю на стул. Вишневский садится напротив, через узкий стол.
Градский хмуро и с лёгкой досадой внимательно осматривает меня отрицательно качая головой.
О, да… представляю какой я красавчик!
— Ника? — требовательно смотрю в его глаза.
Толкает по столу в мою сторону браслет, что я дарил ей. Он скользит ко мне. Перехватываю.
— Просила передать тебе.
Выдыхая, я закрываю лицо на минуту ладонями, не желая демонстрировать своих эмоций. Внутри все мечется и пляшет! Отдышавшись, молча надеваю браслет. Касаюсь пальцем кнопки, "обнимая" её. И тут же мне прилетает тёплое "объятие" в ответ.
