как кришнаит, произносящий «великую мантру». — Харе, харе.
— Не выходит, а именно так: я заботился о тебе, — встал Романовский. Мягко взял её поднятые руки за запястья, опустил. — Потому что это мои проблемы. И они касаются только меня, не тебя.
Говорят, когда хорошее портится, оно становится особенно плохим. Устаревшая кофточка уже не одежда, а половая тряпка. Кофе, что пролилось на одежду, уже не кофе, а грязь. Парень, что бросил девушку, уже не любимый, а козёл. Муж, что изменил… ну тоже, в общем, не пример для подражания.
— И что же это за проблемы?
Аврора сгребла в охапку столько вещей, сколько смогла ухватить, и всей кучей сунула на пустую полку. Романовский вздохнул, когда она развернулась.
— Возрастные, Аврош. Возрастные.
— То есть? — с видом королевы в изгнании скрестила она руки на груди.
— Чтобы чувствовать себя мужиком, мне мало одной женщины. Даже такой, как ты, нежной, желанной, любящей. Мне приходится доказывать себе, что я ещё что-то могу, до сих пор привлекаю женское внимание. Что могу удовлетворить молодую женщину. Что возраст не помеха.
— М-м-м…приходится, значит? — хмыкнула она. — Самоутверждаться, как самец?
— Может, это и звучит смешно, но это правда. Просто ты… — он вздохнул.
— Что? Не была пятидесятилетним мужиком?
— Ещё слишком молода и привлекательна, чтобы задумываться о таких вещах. Я и сам смеялся над престарелыми дураками, что, выставляя себя на посмешище, женятся на нимфетках, но с того дня, как купил свою первую пачку виагры, стал бояться. Я не шучу, душа моя. Не оправдываюсь. Не давлю на жалость. Жалким я хотел бы выглядеть меньше всего. Но я старею, теряю привлекательность, теряю уверенность. И нуждаюсь в том, чтобы доказывать себе, что ещё в строю.
Аврора пожала плечами: не понимаю.
— Пресловутый бес в ребро?
— Называй как хочешь. Да, я очень виноват перед тобой.
— Виноват в том, что я узнала?
— Что позволил этой девице принести в наш дом грязь. Но это не твоя грязь — моя. Мой грех.
Аврора скривилась.
— Не знаешь, почему я сейчас вспомнила Содом и Гоморру? А конкретно Лота, чья жена обернулась на горящий город и превратилась в соляной столб, а его опоили и совратили собственные дочери.
— Нет, Аврора, нет, — сел обратно на кровать Романовский. — Я не Лот, и не строю из себя праведника. Да и вся эта история с Лотом про политику и происхождение «нечистых» народов, а не про инцест.
— А я и не о тебе. Я о том, что можно девушку вывести из Содома, но Содом из девушки — никогда. Чем она тебя шантажировала? Эта девица? Что просила? В чём ты ей отказал?
— Я отказал не ей, — покачал головой Романовский, — а человеку, что стоит за ней. Решил, что справлюсь, обойдусь без помощи и указок. Но… — он развёл руками, — вышло ещё хуже.
— Что вышло? — нахмурилась Аврора.
Романовский молчал, словно собирался с силами, чтобы сказать.
— Валера, что вышло? — смотрела на него в упор Аврора.
— Эти пятьдесят миллионов, что просят в качестве возмещения ущерба…
Аврора обмерла. Нетвёрдой рукой отодвинула стул, села.
— Эти пятьдесят миллионов, — Романовский смотрел побитой собакой. — Официально их должны присудить Минздраву области.
— Зачем?
— Чтобы на законных основаниях опустошить бюджет.
— Который и так пустой? — догадалась Аврора. — То есть деньги уже растащили, но им надо прикрыть задницу и твой «друг» Филимонов, — показала она пальцами кавычки. — Или как там его…
— Филимонов, — кивнул Романовский.
— … решил, что это подходящий случай?
— Ты всегда была умненькой девочкой.
Аврора подскочила, словно стул под ней нагрелся, как раскалённая сковорода.
— И давно вам пришла в голову эта идея?
— Нам? Нет, душа моя. Я был против, — встал Романовский. — Я был категорически против. И послал его на хрен.
— Я спросила: когда? — оттолкнула руку мужа Аврора, когда та легла ей на плечо.
— Когда всё уже случилось. Тогда он решил, что это можно использовать.
— Использовать меня, мою ошибку, трагедию, горе людей, чтобы прикрыть свою задницу?
Романовский тяжело, рвано вздохнул.
Нет, чёрт побери, зря она вчера доказывала Демьяну, что это в рамках системы ценностей Ветхого Завета женщина где-то на уровне скота, которую можно купить, продать, использовать как инкубатор для выращивания детей, а потом выгнать, предложить «нужным людям» для изнасилования. Ничего не изменилось.
— Поправь меня, если я неправильно поняла, но, раз в бюджете и так дыра, деньги разворовали, кто заплатит семье, когда она выиграет суд?
— Деньги семья получит якобы из бюджета, но на самом деле, конечно, заплачу я. Главное — постановление суда.
— И другой вариант не предусматривается, — подвела она итог.
Холодок пробежал по спине: они выиграют, значит, Аврора проиграет. Ей не оставили выбора.
Романовский развёл руками.
— И твоя задача, чтобы следствие пошло именно так: меня посадили, а деньги присудили Минздраву? — усмехнулась Аврора. — Вот ты мудак. А чтобы не артачился, значит, подложили девчонку?
— С девчонкой было давно, — обречённо вздохнул Романовский. — Но запись придержали до удобного момента…
— Там ещё и запись есть, — хмыкнула Аврора.
— Но «момент настал», потому что я отказался, — мягко приподнял её лицо Романовский. — Вариант, чтобы тебя посадили, я не рассматривал, Аврора, и не собираюсь. Она к тебе приехала, потому что я отказался.
Аврора оттолкнула его руку.
— И много у них ещё есть на тебя компромата?
— Много, Аврош. Ты же понимаешь, невозможно иметь сеть клиник, договора с государственной системой здравоохранения и чистые руки.
— Понимаю, Валер. И не понимаю, — покачала головой Аврора.
Да, муж никогда не обременял её заботами. Всё решал сам, обо всём договаривался. А как, с кем, какой ценой — она никогда не вникала, да и не хотела вникать. Она понимала: ему тоже не оставили выбора, хоть он и старался. Но сейчас безоговорочно оправдать его у Авроры не получалось.
— Ты мне очень нужна, душа моя. Очень. Особенно сейчас. Клянусь, я сделаю что угодно, всё, что они хотят, но тебя вытащу из этого ада. Любой ценой.
Аврора тяжело вздохнула.
— Значит, вся эта пресса, статьи, обличающие публикации — всё это
