– На вот, поешь, – зашуршав фольгой, Зоя Павловна разломила шоколадку.
Я несмело взяла дольку и положила себе в рот. Сладко. Вкусно. Жаль только, что горечи это не убавляло…
– Ты, Лиза, с горяча не решай все, – тихо начала Зоя Павловна.
– Да я уже решила, – я сдавленно улыбнулась, – сказала, что не поеду с ним.
Зоя Павловна тоже взяла дольку и запихнула её себе в рот.
– Когда он уезжает?
– Сегодня, если еще не уехал, – я вздохнула. – Зоя Павловна, неужели всегда так?
– Как? – она внимательно посмотрела на меня.
– Так больно? – выдохнула я.
– Лиза, дорогая моя, – в глазах Зои Павловны стояли слезы, – когда любишь – всегда больно. Потому что сердце-то чувствует. И самую большую боль приносят те, кого мы больше всего на свете любим.
– Я не знаю, что мне делать. Я запуталась. И в квартире той больше жить не могу. А к отцу с бабушкой не вернусь.
– Переезжай ко мне, – Зоя Павловна кивнула, – я серьезно. Места хватит. Ты сама знаешь, ты мне как дочка.
– Я так не могу, – я вымученно улыбнулась, – нехорошо так.
– Нехорошо оставлять человека в беде. Ты, давай, подумай. Но я тебя поддерживаю. Туда, к бабке и отцу лучше не возвращайся. А то, не дай Бог, кто-то из них устроит беду, и ты там сгинешь… Нет, Лиза, не иди к ним! Подумай сегодня, а завтра придешь на занятия, скажешь. Я тебе унывать не дам. Буду обучать кулинарным азам. Кто знает, может, мы с тобой еще ресторан свой откроем?
Зоя Павловна, как всегда, пыталась найти во всем хорошее, только в этот раз я не испытывала энтузиазма от её слов.
– Я подумаю, – пообещала я. – Но сейчас пойду туда, на квартиру. Посплю. Подумаю.
Говорила, а признаться не могла. Я хотела скорее вернуться на квартиру лишь по одной причине.
Надеялась, что Искандер приедет попрощаться…
Все еще надеялась, не смотря ни на что.
– Хорошо, Лиза. Договорились. Еда дома есть?
– Да, – не совсем уверенная, что смогу что-то съесть сегодня, ответила я.
Попрощавшись с Зоей Павловной, я вышла на улицу.
Холодный воздух пах снегом, но его, как и прежде, не было. Серость, царившая кругом, настроения не прибавляла.
Ничего.
Все временно.
Стиснув зубы, я пошла по дорожке. Завернула за угол и едва не налетела на Аленку.
– Алена? – я непонимающе посмотрела на подругу.
Лицо её было в какой-то боевой раскраске. Густо подведенные глаза, темная, почти черная помада…
И сама она смотрела на меня…
Враждебно.
Не иначе, как тетя Вера поведала ей о своей любви к Искандеру.
– Я, – Аленка обернулась, махнула рукой, и из кустов вышел долговязый, наголо обритый парень, и двинулся в нашу сторону.
Черная куртка, военные штаны и высокие берцы, которые с каким-то грохотом шли по дорожке…
Скинхед.
Голову мою обожгла страшная догадка.
– Вань, это она, – с безумной улыбкой протянула Аленка, – она спала с нерусским.
По светлому лицу Вани пробежалась улыбка, полная предвкушения.
– Надо наказать, чтобы не путалась со всякими хачами, – пробасил он и протянул в мою сторону лапища.
Я дернулась в сторону, но Аленка толкнула меня прямо к скинхеду.
– Что, сучка, понравилось тебе? – обдавая мое лицо пивной вонью, вопросил он.
Напуганная, я не могла сказать и слова.
Только смотрела расширенными от ужаса глазами в чужое лицо, и видела монстра, жаждущего причинить мне страдания.
– Давай, Ваня, – подначивала Аленка, – накажи эту шлюху.
Чужие пальцы схватили меня за правую руку и дернули с такой силой, что я закричала от боли. На фоне моего крика раздался хруст.
Все закружилось у меня перед глазами, и я почувствовала, как стала оседать на землю.
Ваня-скинхед замахнулся, чтобы ударить меня ногой, я сжалась, готовясь к мучительной боли, но крики Зои Павловны остановили этот ужас.
– Вы что делаете?! Алексей Иванович! Звони в милицию и скорую!
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ
– Вот такие дела, – Михаил Потапович, врач-травматолог поправил на большом носу очки.
Вздохнул, посмотрел на меня, а потом – на Зою Павловну.
– Миша, не томи, говори уже! – потребовала она.
Щеки её были красными, глаза блестели, и я не на шутку забеспокоилась о том, что Зое Павловне тоже понадобится медицинская помощь.
В местную больницу нас привезла скорая.
Вкололи обезболивающее, сделали рентген, и вот теперь доктор, Михаил Потапович (очень шло ему имя-отчество, потому что он, правда, был похож на медведя) выносил свой вердикт.
– У пациентки перелом лучевой кости. Сейчас пусть проходит в процедурную, наложим гипс.
– Господи, – Зоя Павловна выдохнула. – А смещения там нет?
– Нет, слава Богу, – доктор нахмурился, – тут еще сотрудники милиции пришли. Хотят взять показания. Я их у себя в кабинете посадил. В общем, как закончите с гипсом, приходите.
– Михаил Потапович, – нарушила я свое молчание.
Голос у меня звучал едва различимо, и сама я себе казалась бледной тенью, которая вот-вот растает в больничном коридоре.
– Да, Елизавета? – улыбнулся он.
По-доброму так. Как любящий отец.
– А когда обезболивающее подействует?
– Минут через пять-десять. Надо потерпеть.
Я кивнула. Видимо, терпеть – придется мне в ближайшие месяцы наверняка. Едва передвигая ногами, в сопровождении Зои Павловны, я доковыляла до процедурного кабинета.
Когда на мою руку наложили гипс, я поблагодарила врача и медсестру, а затем – с трудом шевеля ногами, вышла в коридор. Голова моя кружилась, и я чувствовала себя очень слабой.
Но мне предстояла еще встреча с милицией. Внутри все засосало от неприятных чувств. Мне и так было плохо, а тут еще с ними общаться.
Но понимала – надо.
В кабинете врача сидели двое сотрудников милиции. Оба молодые, один даже, увидев меня, заулыбался. А мне хотелось треснуть его по фуражке и спросить, что веселого он увидел во мне?!
Проглотив глупые слова, я опустилась на свободный стул. Милиционеры представились, а потом начались эти расспросы…
– У вас есть предположения, почему этот человек напал на вас? – делая записи в своем блокнотике, поинтересовался улыбчивый милиционер.
– Нет, никаких, – равнодушно ответила я.
Я не собиралась рассказывать им про Искандера. По ряду причин, одна из которых была моя любовь к нему. Пусть оставят его в покое!
– Вы запомнили, как выглядел нападавший?
– Лысый, высокий, зовут Ваня, – скороговоркой ответила я.
Скорее бы закончился этот допрос! Меня мутило – от боли и голода.
– Ясно, будем искать. Выздоравливайте, – первый милиционер поднялся, а вот второй – не спешил.
Его карие глаза все изучали меня. Влюбился, что ли? Дурак.
– Мы постараемся найти его, – пообещал он.
– Постарайтесь, – сомневаясь в том, что они действительно найдут его, кивнула я.
Наконец, милиционеры ушли, и Зоя Павловна, с треском закрыв за ними дверь, решительно двинулась на Михаила Потаповича.
– Миша! Ты мне скажи – девочку надо оставлять в больнице, или домой можно отпустить?
Голос Зои Павловны я слышала как сквозь вату… Слабость достигла такой силы, что я начала сползать по стулу.
– Ой, Лиза! – Зоя Павловна рванула ко мне.
Послышался какой-то шум, и что-то, на левой руке, стянуло мне чуть повыше локтя.
Затем я поняла, что доктор начал измерять мне давление.
– Так и думал, – обеспокоенно заметил он, – низкое давление у неё. Надо под капельники. То-то не нравилась мне ее бледность. Давай так, Зоюшка, девочку твою до завтрашнего утра оставляю, я как раз дежурю сегодня. Утром придешь – решим, что делать. Дай Бог, все будет хорошо, заберешь.
Он снял с моей руки манжету. Дошел до двери и громко крикнул:
– Настена! Готовь капельники и палату!
…Палата, в которой я оказалась, хоть и была старой, но чистой. Ни крошки, ни вони, ничего такого, что показывало бы неуважение к пациентам.
