Тогда всё путём. Завтра же обменяюсь слюнями с дежурным. Так, во имя светлой дружбы.
— Не утрируй. Ничего лишнего я себе не позволил, — продолжал он стоять на своём. — Что, по-твоему, я должен был сделать? Оттолкнуть её у всех на глазах?
— Да хоть прикладом дать по голове! Ты даже не попытался! Стоял и нежился, как сытый кот на солнце! Могу поклясться, что тебе это понравилось!
Закатив глаза, Марк медленно проработал переносицу.
— Тебе бесполезно что-то доказывать. Нет никакого смысла оправдываться.
Меня до глубины задели его слова. В них между строк сквозило равнодушие.
— И это всё, что ты скажешь? Думаешь, было легко наблюдать за всем этим? Мне больно, Марк. Неужели это так сложно понять?
Парень выдержал долгий взгляд и, развернувшись, подошёл к окну. И пусть я никогда не видела его охваченным эмоциями, на сей раз его спокойствие отразилось плохим предчувствием.
— Нам нужно взять паузу.
— Что? — пошатнулась я, как от холодной пощёчины. — Ты в своём уме, Юдин? Что ещё за выкройка из мелодрамы?
— Я устал. Устал находиться под твоим постоянным надзором. Устал оправдываться за каждый свой шаг. Ты прекрасна, Юна, но тебя слишком много, — проговаривал он, не отводя глаз от городского пейзажа. — Я вступаю в новую должность. Мне нужен баланс между работой и личной жизнью. В нашем случае это попросту невозможно. Ты везде. Дома. На работе. Даже в грёбаном телефоне… Прости.
По выдержанной тону парня стало ясно: он готовил эту речь. Вопрос — как долго он её подавлял? Как давно решил расстаться?
Впрочем, ударяться в подробности я не собиралась. Не позволяла гордость. В то время как сердце сжалось в невидимую точку.
— Ты бросаешь меня? — мой голос дрогнул.
— Не бросаю, беру передышку…
— К чёрту паузы! — не унималась я. — К чёрту передышки и прочие дыхательные процедуры! Мы расстаёмся? Отвечай.
Моя приказная интонация задела Марка, отчего следующий ответ дался парню на зависть легко:
— Если ты неспособна находить компромиссы, то пусть будет так.
Чувствуя, как от обиды покалывает кожу, я прислонила руку к виску.
— Разрешите идти, товарищ будущий капитан?
— Зачем ты так, Юна…
— Будет сделано, — горько прошептала я, но прежде чем уйти, спросила: — Дело не во мне, так? Всему виной брюнетка из отдела кадров. Ты мастер подбирать слова, Юдин, но лгать не научился.
Так и не найдя смелости обернуться, Марк ударился в молчание, что заменило тысячу слов; заменило поражающий выстрел.
— И на этом спасибо.
Сбегая вниз по длинной лестнице, я не могла поверить в случившееся. Напрошенные слёзы застилали глаза, подогревая чувство беспомощности.
И пусть я была знакома с предательством, новой встречи с ним не ожидала.
Это как повреждение внутренних органов, но не тех, на которых мы привыкли надеется. Сердце арестовано. Эмоции взяты под стражу. Запястья сковали мнимые наручники. Но в превосходстве режет душу приговор, и ты невольно берёшь вину на себя. Ждёшь снисхождения. И каждый раз обманываешься.
Запрыгнув в салон автозака, я застала Гришу врасплох. Не успев расправиться с бутербродом, он понимающе протянул мне салфетки. От утреннего макияжа остались только тёмные потёки.
— Знаешь, Кабанов, какой плюс у собаки? Её преданность никогда не будет фальшивой. Собака не станет тебе лапу подавать, а потом под чужие юбки заглядывать. И на звание собаке наплевать.
— Полагаю, едем в псарню? — догадался он без допроса.
— Нет, — немного подумав, ответила я. — Отвези меня к отцу.
В кабинете подполковника Волкова пахло воском, заваренным поутру кофе и старой бумагой. Не припомню, сколько времени я прождала отца, стоя перед небольшим настенным зеркалом и безынтересно вглядываясь в своё отражение. В груди по-прежнему пульсировала свежая рана, точно ожёг. Будто ища разгадки во внешности, что так разнится с красотой избранницы Юдина, я на мгновение поняла, что не имею повода для гордости. Всё то, что я имела в свои двадцать несравнимо с успехом.
Неполноценная семья. Призрачная работа. Отсутствие парня.
Казалось, жизнь рушилась на глазах, все перспективы ускользали сквозь пальцы, а тщетные попытки подняться на ноги приводили к неизбежным падениям. Я устала бороться. Устала доказывать всему миру, что способна на большее. И если я решусь сделать следующий вызов, то только самой себе.
Дверная ручка опустилась к полу и дверь открылась. На пороге показался отец; с уставшим взглядом, в слегка измятой рубашке. На строгом лице мужчины виднелась двудневная щетина и тёмные круги под глазами.
— Твои любимые, — отчуждённо проговорила я, положив на стол коробку с пирожными. — Решила, что ты голоден, ведь сам никогда не дойдёшь до прилавка.
Взглянув на эклеры, как на мелкую взятку, он равнодушно открыл шкаф с документами. Лишь спустя минуту мне удалось услышать его голос — монотонный и до мурашек прохладный:
— Ты ведь не заботиться обо мне пришла, так?
— Очень странное «спасибо», папа, — с обидой бросила я. — Не находишь?
Расправившись, он скривил губы в неоднозначной ухмылке.
— Всё похвалу ждёшь? Дело доброе то, что ничего не требует взамен. А за твои дурацкие выходки лишь штрафными благодарят.
Я крупно ошиблась, решив, что за несколько дней его пыл поостынет.
— Виновата. Признаю. Но и ты не подарок. Отчитал меня перед всеми, как того дошколёнка. А я не стены разрисовывала, я преступника поймала.
Покачав головой, отец принялся пролистывать рабочий журнал.
— Какой с этого толк? Он чист, как роса. Хоть сейчас выпускай.
Дурно стало от того, что я не ослышалась.
— О чём ты говоришь? Он ведь сам признался. Условно, но всё же.
— Ты о записи? К ней не подкопаться. Любой адвокат разрушит это дело.
— А как же его личность? Майский равно Май. Разве это не доказательство?
— Юна, — гневно бросил он, хлопнув рукой по столу. — Ты слишком наивна в своих убеждениях, что система внутренних дел работает по одному лишь созвучию имени. На него даже дело не открыто.
— А что до десятка заявлений? До них тебе тоже нет дела?
— Все принятые заявления о хищении денежных средств, — раздражённо пояснял отец. — Я не могу пришить их мальцу, если вина его не доказана.
Голова пошла кругом от его напускного безразличия. Прежде отец был более вовлечён в работу. Неужели, за неудачным расследованием в поисках матери он окончательно опустил руки? Презрение пробирало до костей от смутной мысли.
— А если появиться шанс её доказать, ты позволишь мне за него ухватиться? — с отчаянной надеждой в голосе спросила я.
Сотрясся воздух ругательством, он завёл пальцы в волосы.
— Снова ты за своё. Когда же ты угомонишься? Брось это всё. Займись собой. Много
