– Все! Теперь ты настоящая йоркширская терьерша! Да, терьерша! – и Афродита без сил рухнула на бок. – Мне нужно привести себя в порядок! Что я, хуже Фродьки, что ли?!
По-Адочкиному «привести себя в порядок» означало переодеться в наряд такого же цвета, в какой одела Фродю. Но к ее великому сожалению, вместо ярко-зеленого одеяния она привезла с собой вытянутый свитер и рейтузы болотного цвета с сумкой-сарделькой. И ей ничего не оставалось, как облачиться в него, чтобы хоть немного соответствовать своей питомице. Немаловажным дополнением к костюму явилась того же оттенка, что рейтузы и вытянутый свитер с сумочкой, вязаная шерстяная панама с огромными, повисшими, как у поганки, полями.
Когда я посмотрела на Адочку во всей красе, она напомнила мне лягушку, которая только что выпрыгнула из трясины на берег; показалось даже, что у нее не ступни, а конечности с перепонками, с коих она еще не успела скинуть водоросли. Чтобы не рассмеяться при ней, я выскользнула на крыльцо и, сев на стул, тихо захихикала.
Соседняя калитка хлопнула, звякнул ключ в замке, и мимо меня прошли Валентина с Леноком. Они сели на вечерний шестичасовой автобус и отправились в Москву. Не знаю почему, но воздух после того, как автобус отчалил, показался мне чище.
Совсем легко дышать стало, когда спустя еще десять минут у дома остановилась машина Власа. Я выбежала к нему навстречу и, открыв калитку, увидела за гаражом Пулькину «каракатицу», которая всегда напоминала мне божью коровку.
И тут началась полная неразбериха! Поначалу я вообще ничего не поняла.
Из дома вылетела Адочка и, чуть не сбив меня с ног, не обращая ни малейшего внимания на гостей, кинулась к реке, крича, что было мочи:
– Афродитка, вернись! Мерзавка, ко мне! К ноге! Вернись!
Только потом я заметила удаляющееся ярко-зеленое пятно на фоне красных опавших листьев. Видимо, когда я открыла калитку, «йоркширская терьерша» проскользнула у меня между ног и теперь бегала от хозяйки по деревне, почувствовав неподдельный вкус свободы.
Одновременно с побегом Афродиты дверцы обеих машин распахнулись, и из Власовой выкатились Огурцова с Кузей (надо сказать, что Кузьма с тех пор, как был у нас дома и тщетно искал в листве хамеросов маленьких розовых поросят с дракончиками, сильно изменился – похудел, цвет лица его приобрел нездоровый землистый оттенок), Икки, Женька Овечкин и, собственно, сам Влас, который, подлетев ко мне, с нежностью обнял меня и прошептал на ухо:
– Ты просто не представляешь, как я по тебе соскучился!
– Я тоже, – успела ответить я, как вдруг увидела странную картину. Помимо Аркадия Серапионовича и Пульки на заднем сиденье «каракатицы» сидел кто-то еще и, судя по всему, наотрез отказывался вылезать из машины. «Неужели и Мисс Бесконечность притащилась вместе с ними?» – пронеслось у меня в голове.
– Машка, я так рада видеть тебя! – воскликнула Пулька и, подведя меня к своей «каракатице», попросила: – Помоги, пожалуйста! Мы уже из сил выбились!
Сзади, вцепившись мертвой хваткой в кресло водителя, сидел Иннокентий в синем рабочем халате, а рядом Света – толстая Иккина помощница из аптеки со сросшимися бровями на переносице – так, что, казалось, у этой девушки не две брови, а одна, только очень длинная (от одного виска до другого).
– Кешенька, пожалуйста, выйди. Ведь мы уже приехали, – умоляла его Света, на что Конструктор упаковок для микроторпед по точному и мгновенному поражению целей противника довольно грубо ответил:
– Молчи, женщина! – и Света прикусила язык. Она слушалась бывшего бабушкиного ученика! А это о чем-то да говорило.
– Иннокентий! – встряла я. – Здравствуй!
Он молчал.
– Иннокентий, выходи! – настойчиво проговорила я.
– Я женатый чеговек! – с презрительностью к окружающим сказал он, будто, кроме него, в стране, а может, и в целом мире блуждали одни одинокие сердца.
– Тебе ж нельзя жениться! – ляпнула я, чем сама себе напомнила Мисс Бесконечность, которая полгода назад представила его нам с мамой следующим образом: «Это мой бывший ученик – Иннокентий Симаков, я тебе о нем, Маш, говорила. Ну, помнишь, тот самый, которому нельзя жениться и которому Катя Кучкина все время рисовала на голове треугольники химическим карандашом?» Мамаша еще тогда возмутилась: «Как ты можешь при человеке такие вещи говорить!», на что бабушка преспокойно ответила: «А что тут такого?! Будто он не знает своего диагноза!» – Кто ж твоя жена? – поправилась я.
– Она, – рявкнул Бывший бабушкин ученик, кивнув на Свету.
Я поздравила молодоженов, Света смущенно поблагодарила, а новоиспеченный жених и не думал вылезать из машины.
– Нет, ты представляешь! – возбужденно прошептала Икки, отведя меня в сторону. – Никто не видел, как он исчез из аптеки. Стоило только Пульке открыть дверцы, как он первым юркнул на заднее сиденье. Оказывается, пока мы копались да собирались, он спрятался за машиной. Полчаса мы потратили на то, чтобы вытащить его, но он как клещ вцепился в переднее кресло! Да еще эта Света увязалась...
– Они что, правда, поженились? – удивилась я.
– Да нет! Какой там! Просто эта дурочка влюбилась в него! Не знаю, как она могла на него внимание обратить... Хотя, наверное, это объясняется тем, что на нее тоже никто не обращает внимания. Но как же нам его вытащить-то оттуда?
– А что, если его там закрыть? – предложила я.
– Ага! Разбежались! Я его в своей машине не оставлю! – категорично сказала Пулька. – Еще угонит и врежется куда-нибудь или все стекла перебьет!
Что только я не говорила Иннокентию, чтобы извлечь его на свет божий! И соблазняла пикником, и шашлыками, и чистым воздухом, и отдельной спальней для них с «супругой», но он или молчал, или повторял, что он «женатый чеговек».
– Гадина! Дворняжка! Отребье! Деклассированный элемент! – с яростью кричала Адочка, держа на расстоянии вытянутых рук всю перепачканную Афродиту. «Йоркширская терьерша» отыгралась сполна после «дня красоты», после всех мучений со стороны хозяйки, которые стоически сносила в течение многих часов, она в полной мере ощутила истинный вкус свободы. Фродя почувствовала полное отсутствие каких бы то ни было ограничений в первой попавшейся куче навоза и тут же воспользовалась случаем, от души в ней извалявшись.
– Ты будешь наказана! Наказана! Наказана! – к крику Адочки (которая в качестве репрессии не придумала ничего лучшего, как привязать «деклассированный элемент» к одной из двух уцелевших на нашем огороде яблонь), прибавился истошный рев Кузи и душещипательный лай узницы.
И тут я боковым зрением увидела Лялю, бабку Шуру, Афанасия, Попову в бейсболке; староста мельтешила на заднем плане... Все они пытались замешаться в нашей бестолковой шумной толпе и проникнуть, таким образом, на участок, где рассчитывали ненавязчиво приобщиться к всеобщему веселью. Видимо, сегодня был как раз тот день, когда все деньги Власа были пропиты.
