Дверь ванной открылась. Он остановился, поднялся на ноги, одетый только в боксеры, и стал ждать ее.
Элиза вышла из ванной обернутая в крошечное белое полотенце. Ее волосы были сухими и собраны в свободный пучок на макушке. Полотенце было подоткнуто под мышками, натянуто на груди, складка ткани открывала стройную бледную ногу. Она была голой под полотенцем.
А еще она очень, очень нервничала.
Ее взгляд метнулся к нему, оценивая его почти обнаженное тело, а затем вернулся к его лицу. Затем Элиза опустила взгляд в пол.
— Я хотела показать тебе причину…почему я стесняюсь, — еле слышно пробормотала она.
У Роума пересохло в горле. Он знал Элизу и понимал, какое мужество ей требуется, чтобы это сделать. Горел свет, она стояла перед ним в полотенце, готовая открыть ему все свои секреты, что, как ей казалось, у нее были.
И в этот момент Роум так чертовски гордился ее храбростью.
Элиза повернулась к нему спиной и чуть приоткрыла полотенце. Ткань низко опускалась, собравшись на пояснице, и мужчина увидел слабый шрам не шире карандаша. Он начинался у основания шеи и заканчивался в нижней части спины. На ее бедре был еще один шрам не более шести дюймов длиной.
Роум не понимал, что это значит. У нее были шрамы. Это… не было ужасно. Он и раньше видел на ее спине линию и не спрашивал. В этой истории должно было быть что-то еще, поэтому он ждал.
Мужчина увидел, как плечи Элизы приподнялись, когда она сделала глубокий вдох.
— Когда я родилась, у меня на щеке было родимое пятно, — заговорила она. — Я очень стеснялась этого, но мои родители думали, что это делает меня особенной и уникальной. Им не нравилась идея избавиться от него. Наверное, они не понимали, как сильно это меня беспокоит, потому что я всегда была немного… замкнутой. — Элиза пожала плечами. — Потом, когда мне было двенадцать, у меня развился сколиоз. Это искривление позвоночника. Вместо ровной и прямой, моя была S-образной. Моя грудная клетка скручивалась. Мне приходилось весь день носить корсет на спине, каждый день, чтобы попытаться исправить это. — Элиза опустила голову и выглядела такой несчастной, что у Роума защемило сердце. — За одну ночь я перешла от «этого странного ребенка темной щекой» к «этому странному ребенку со скобой и темной щекой». Дети смеялись надо мной. Постоянно. Я стала прятаться от школы и чуть не провалилась с учебой. Родители наняли мне частного репетитора, и я закончила учебу дома. И, в конце концов, стало так плохо со спиной, что пришлось делать операцию. — Она указала на тонкую колонну своего позвоночника, отмеченную шрамами. — Врачи смогли починить большую его часть, но не все. Конечно, у меня есть шрамы. И мои плечи не на одной линии. Это плечо ниже, чем другое. — Элиза похлопала себя по правому плечу. — Мои бедра тоже не выровнены. Они немного не… прямые, благодаря операции. Врачи исправили все, что могли, но это не идеально. Никогда не будет идеально. — Девушка подавилась этим словом.
Его бедная, милая Элиза. Роум шагнул вперед, чтобы коснуться ее, и от прикосновения его пальцев к ее плечу она вздрогнула.
— По-моему, ты выглядишь идеально, — сказал он ей.
Его не волновало, что ее бедра не были прямыми, или что у нее был шрам. Черт, он был весь в татуировках и пирсинге, и все это для того, чтобы выглядеть достаточно грубо, чтобы вписаться и не получить пинка под зад в тюрьме.
— В том-то и дело. Моя спина была исправлена, и как только я смогла убедить своих родителей, я позаботилась о своей щеке. Но каждый раз, когда я смотрю в зеркало… — Элиза с трудом сглотнула.
— Ты все еще видишь девушку с корсетом на спине и пятном на щеке? — догадался Роум.
— Просто… это все еще беспокоит меня, хотя я знаю, что не должно, — кивнула она. — Думаю вот почему я стесняюсь. Потому что не думаю, что люди видят меня, они видят… ты знаешь, — Элиза сглотнула, — чудачку.
Роум коснулся пальцами верхней части ее шрама у основания шеи, а затем спустились вниз, касаясь изгиба ее спины.
— Надеюсь, я понял. Тебе достаточно часто говорят, что ты нечто, и ты начинаешь в это верить. Не имеет значения, насколько ты изменилась снаружи, ты не можешь полностью отпустить то, что было раньше. Я понимаю это. Действительно понимаю.
Элиза ничего не сказала, но ее дыхание было прерывистым.
— Я понимают этот шрам, но от чего этот? — Он дотронулся до ее бедра, до шрама на нем.
— Когда вставляют металлические стержни в твою спину, они берут кость из твоего бедра и прививают ее. Ты получаешь два шрама по цене одного. — Элиза посмотрела на него через плечо, и ее губы изогнулись в полуулыбке. — Повезло, верно?
— Возможно. А может и нет, — сказал Роум. — Если ты когда-нибудь захочешь сделать татуировку, просто дай мне знать. Я бы все время держал тебя за руку. — Он снова провел пальцами по ее спине. — Не то, чтобы ты не такая красивая, как сейчас.
— Ты не думаешь, что это… странно? Мои плечи не ровные. Моя одежда плохо сидит. — Элиза вздрогнула от его прикосновения, ее полотенце немного сдвинулось.
— Детка, — мягко сказал Роум, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в основание обнаженной шеи. — Единственное, что замечаю в твоей одежде — это то, как быстро мне хочется вытащить тебя из нее.
— Боже, Роум. Ты невероятен для самооценки девушки, знаешь это? — У нее снова перехватило дыхание.
— Меня не волнуют другие девушки, — сказал он ей, отбрасывая в сторону еще один локон волос, чтобы еще раз поцеловать ее в шею сзади. — Я забочусь о тебе. Только о тебе, Элиза.
Девушка вздрогнула, когда Роум лизнул изгиб ее шеи, и ее руки на полотенце задрожали.
Он протянул руку, потянув ее за пальцы, которыми она удерживала полотенце, прижав к себе. И Элиза медленно отпустила его.
Полотенце упало на пол у ее ног, и Элиза предстала перед ним обнаженная.
Она была прекрасна. Как бы она ни сомневалась в этом, у него никогда не возникало сомнений, что увидеть ее великолепно обнаженную будет незабываемо. Роум видел кусочки кожи здесь и там, он был близко знаком с плотью между ее бедрами, но видеть всю картину было по-другому. Ее глаза были широко раскрыты, дыхание учащенным, она явно паниковала, несмотря на его успокаивающие слова.
— Можно мне посмотреть на тебя? — спросил Роум, проводя костяшками пальцев по ее щеке. — Или ты предпочитаешь, чтобы я выключил свет?
— Нет, все в порядке. Ты… можешь смотреть. — Элиза сделала глубокий вдох.
Он так и сделал. Гораздо важнее, чтобы она сначала расслабилась. Роум провел пальцами вверх и вниз по ее рукам, пытаясь успокоить ее. Элиза вздрогнула от его прикосновения, и ее шея изогнулась, как будто она пыталась получше рассмотреть его.
— Можно я посмотрю, пока мы будем лежать? — Роум наклонился и поцеловал ее в подбородок.
Она моргнула, потом кивнула.
Он взял ее за руку и подвел к кровати. Проигнорировал ее дрожь. Это пройдет достаточно скоро, как только она начнет чувствовать себя наполовину такой же возбужденной, как и он. Черт, он был так напряжен, что удивлялся, как его боксеры не разлетелись на части.
Элиза села на край кровати, ее тело напряглось. Роум сел рядом с ней и коснулся ее подбородка, придвигая ее лицо к своему. Потом поцеловал ее, очень нежно. Ее рот был плотно сжат под его, он лизнул, уговаривая ее открыть его. Может, ему все-таки стоило дать ей выпить еще несколько кружек пива. Элиза была замкнута и напряжена, как только возможно.
Но после нескольких поцелуев ее рот смягчился, губы приоткрылись под его ласками, и Роум начал целовать ее еще глубже, облизывая губы. Медленно скользнул языком по ее губам, это движение было намеренной имитацией того, что он собирался сделать с ней позже, и Элиза издала тихий горловой звук удовольствия. Девушка подняла руку, поколебалась, а затем опустила ее на его плечо.
Достижение. Роум старался не чувствовать себя торжествующим, когда она расслабилась рядом с ним. Он продолжал касаться и гладить руками ее подбородок и плечи, его прикосновения были нежными и успокаивающими. Ему хотелось, чтобы ее волосы были распущены, поэтому мужчина вытащил их из пучка. Волосы скользнули по ее плечам, как шелковый, темный занавес, заставляя его застонать.
