Дед со стороны матери был известным адвокатом, как и его отец, и прадед. «Законники с традициями», так говорит о своей семье мама. Фамилия Ллойдов в Сан-Франциско не менее известна, чем Броуди. Мой дядя всего год назад ушёл в отставку с должности председателя Верховного суда штата, а оба кузена занимают весьма высокие должности в полиции. Выбрав своей профессией финансы, а не юриспруденцию, я разрушил мамины планы на продолжение династии адвокатов. Зато оправдал отцовские надежды.
— Это был договорной брак. Два взрослых человека согласились жить вместе на обоюдно удобных условиях. Твоё появление для нас с Виктором стало полной неожиданностью.
— Надеюсь, я не нарушил ничьих планов?
Впервые за время беседы мама улыбается.
— Нет. Ты стал для нас приятным бонусом.
— Ну, спасибо.
— Нет, правда, — теперь уже она откровенно смеётся. — Детей мы не планировали. Представь моё удивление, когда я пришла к врачу с жалобой на тошноту, а он вместо отравления поставил диагноз «токсикоз».
Неожиданно мне становится не до веселья.
— Подожди. Ты говоришь, что детей вы не планировали. Но потом ты захотела ещё, а по причине болезни отца, он больше не мог их иметь. Это стало причиной вашего разрыва. Вернее, его последующее после химиотерапии бесплодие, ведь так?
Мама удивлённо вскидывает брови.
— С чего ты это взял?
— Отец сказал.
— Виктор? Хм, странно.
Она пожимает плечами и смотрит в сторону — на каминную полку, где в серебряной рамке среди прочих стоит фотография отца.
— Впрочем, ничего удивительного. Он всегда относился ко мне с нежностью, которую я не заслуживала.
Она ненадолго замолкает, и как бы мне ни хотелось её поторопить с объяснением, я понимаю, что именно в этот момент узнаю свою мать по-новому.
— Нет, Марк, у нас не было никакого разрыва. Мы просто ненадолго сошлись вместе, потому что это было удобно по многим причинам, а когда эти причины изжили себя, разошлись в разные стороны. Не ты тому виной и уж точно не гипотетически возможные дети. Твоё появление просто задержало нас друг у друга на шестнадцать лет, только и всего, — мама тянется ко мне руку. Я перехватываю её на полпути и сжимаю. — Для нас обоих ты стал самым главным человеком в жизни. Сейчас я могу говорить только за себя, конечно, но не думаю, что Виктор сказал бы что-то другое. По крайней мере, он оказался достаточно благородным человеком, чтобы мы оба так думали.
— Значит, это ты не хотела детей? Не отец?
— Мы как-то заговорили об этом после окончания его курса реабилитации. Виктор сказал, что не против, ну а я… — мать тянется и гладит меня по щеке. — Прости, но тебя мне оказалось вполне достаточно.
— И отец не был бесплоден?
— Мне, по крайней мере, об этом ничего неизвестно.
В Сиэтл я лечу в полном смятении.
Может ли быть, что отец намеренно солгал, чтобы выгородить передо мной, подростком, мать? Ведь я же задал именно этот вопрос: почему вы разошлись? — потому что, как любой ребёнок, наивно полагал, что дело во мне. Отец мог быть беспечным во многом другом, но в отношении к матери всегда сохранял уважение, граничащее с почтением.
Пять лет мне не давало покоя, почему он и Николь оказались на той трассе. Теперь же я начинаю понемногу понимать, что именно могло произойти. Если Николь не соврала и действительно за два года до этого родила от отца ребёнка, то могу представить, каким шоком стала для него эта информация. Он никогда не был излишне импульсивным человеком, и в любом другом случае его реакция была бы предсказуема: адвокаты, ДНК-тест, иск за моральный ущерб и угрозу деловой репутации.
Но это была Николь.
Никки.
При взгляде на неё у него глаза горели так же, как сейчас у матери.
Могу ли я за это его осуждать? Стану ли? Конечно, нет.
«Надень его обувь и пройди его путь». Далай-лама дерьма не посоветует.
В пятьдесят семь узнать, что у тебя есть сын от любимой женщины! Отбросив весь свой цинизм, я точно могу сказать, что отец не стал ждать ближайшего рейса из Портленда. Он сам сел за руль и помчался в Сиэтл. Всего два часа дороги и…
И Эмма лишилась бы Лекса.
Я опускаю голову, чтобы посмотреть на Эмму, и утыкаюсь взглядом в два широко открытых тёмных глаза.
Мальчишка проснулся и с любопытством меня разглядывает. Я вижу, как приоткрывается его рот, и, прежде чем из него вылетит первый звук, подношу палец к своим губам и качаю головой.
«Нет, приятель, рано». Я киваю на лежащую на моём плече голову Эммы. «Не надо будить маму».
Лекс еле заметно кивает.
«Окей».
Моргнув пару раз, его глаза медленно закрываются, чтобы в последний момент распахнуться и многообещающе в меня впериться:
«Но я с тобой ещё не закончил».
Без проблем, бро!
Глава 23
Soundtrack You by Seinabo Sey
Я плыву по течению, и оно выносит меня на последний этаж элитной высотки в Белтауне. Нет, это не знаменитая «Эскала», хотя её силуэт хорошо просматривается из окна спальни, которую для нас выделил Марк.
Да, он — не Кристиан Грей. Он — лучше.
Возможно, я буду жалеть об этом всю жизнь, но когда моя голова оказывается на плече Марка, я немедленно проваливаюсь в глубокий сон. Спать сидя — то ещё удовольствие, а у меня на руках ребёнок, который в спящем состоянии весит как три себя. Но за сорок минут, что мы едем до дома Марка, я высыпаюсь.
Магия? Возможно. А возможно, впервые за много лет я позволяю себе расслабиться по-настоящему. По-настоящему — это когда, засыпая, знаешь, что о тебе позаботятся. Так спится в детстве, когда ты уверен, что тебя обязательно разбудят, накормят завтраком и отправят в школу. Обычно у меня выпадал один из последних пунктов, а чаще оба, но, всё равно — так сладко, как в детстве, не спится никогда. Среди прочего, я всегда буду благодарна Марку, что, пусть ненадолго, он вернул меня в то состояние.
На этот раз я просыпаюсь сама, хотя желание притвориться и услышать ещё раз, как меня называют «Эмми», очень велико. Но так можно и привыкнуть.
Лекс тоже просыпается. Взгляд настолько осоловелый, что, оказавшись в горизонтальном положении, мой мальчик наверняка снова вырубится.
Он даже не возражает, когда незнакомый мужчина берёт его на руки и несёт к ярко освещённому входу в здание.
Администратор у стойки рядом с лифтом вытягивается в струнку.
— Доброй ночи, мистер Броуди. Доброй ночи, мисс. Весёлого Рождества.
— Весёлого Рождества.
Да уж, весело, ничего не скажешь. Я выдавливаю из себя улыбку и семеню за Марком, отчаянно надеясь, что парень за стойкой не разглядит мои пижамные брюки.
— Достань из внутреннего кармана пальто карточку и вставь её в этот слот, — Марк кивает на небольшую щель на панели управления, и я послушно выполняю поставленную задачу. — Теперь нажми кнопку последнего этажа, — нажимаю. — Спасибо.
Приоткрыв рот, Лекс молча наблюдает за моими действиями. Непривычно, наверное, смотреть на меня с такого ракурса. Марк на две головы меня выше, и, сидя на его руках, сын будто бы возвышается надо мной. Я ему улыбаюсь и ободряюще подмигиваю. Лекс опускает голову на плечо Марка и начинает замедленно моргать.
И кровать не понадобилась.
Так же с помощью карточки-ключа я открываю дверь в квартиру. В коридоре оставлено дежурное освещение, и Марк сразу же проходит вглубь дома. По сторонам я не смотрю: сосредотачиваюсь на его спине, боясь, что он повернёт за угол, и я их потеряю.
Ощущение большого пространства возникает из ниоткуда, а затем подкрепляется потрясающим видом на залитый огнями ночной город. Я даже приостанавливаюсь, поражённая открывшейся картиной. Мы словно парим в воздухе над городом, и сообразить, что это из-за отсутствия двух угловых стен, получается не сразу.
В последний момент я вижу, как Марк всё-таки поворачивает за ожидаемый мной угол, с сожалением отрываю взгляд от ночных огней и почти бегом пересекаю просторный зал, который и гостиной-то не назовёшь. Великоват он для этого названия.
