Шоколадно-молочный коктейль, которым я запил свой обед, казалось, свернулся в моем желудке.
Мне не нравилось думать о своей жизни без нее. Я не хотел возвращаться к отношениям на одну ночь с женщинами, имена которых я едва мог вспомнить. А когда я думал о ней с кем-то другим — мои руки сжались на руле — мне хотелось, черт возьми, пробить кулаком лобовое стекло.
Я не мог потерять ее. Она была мне нужна.
Особенно сейчас, когда я поворачивал на свою старую улицу, и мои нервы уже завязывались в узлы.
Каково будет психическое состояние моей матери? Как она встретит внучку? Какая из ее версий встретит нас сегодня — раздраженная агорафобка, которая так и не смогла оправиться от трагической потери младшего сына или некое подобие той матери, которую я когда-то знал, которая пекла потрясающее шоколадное печенье, пользовалась духами «Счастливчик» и смеялась над всеми ужасными шутками Адама?
Я въехал на подъездную дорожку и поставил машину на стоянку, но не выключил двигатель.
Эмми посмотрела на меня.
— Ты в порядке?
— Да, — я прочистил горло, которое внезапно сжалось, и запершило. — Приезжать сюда иногда трудно.
— Понимаю.
Ну конечно, понимаешь.
Мое горло сжалось еще сильнее.
Почему я чувствую, что должен извиниться перед ней?
Может, это дом издевался надо мной?
Я посмотрел на него через окно со стороны водителя: колониальный дом из красного кирпича с центральным входом, черными ставнями и белой отделкой. Кусты гортензии по обе стороны от входной двери все еще имели мертвые, коричневые листья, но я знал, что этим летом они зацветут ярко-розовыми и голубыми цветами. Прищурившись, я все еще мог видеть, как мама подстригает их, как отец стрижет лужайку перед домом, как мы с братом мчимся по подъездной дорожке на велосипедах, а наши плащи развеваются за нами.
Мама появилась в окне гостиной. Она отодвинула занавеску и пристально смотрела на улицу, как одинокая старушка, ищущая соседские сплетни. Я не мог понять, в перчатках она или нет.
Я отстегнул ремень безопасности.
— С таким же успехом можно войти.
Эмми на мгновение накрыла мою руку своей, но ничего не сказала, и я почувствовал прилив благодарности.
Я посмотрел на наши руки.
— Безумно рад, что ты здесь.
— Я тоже. Я смогу увидеть твою старую спальню? Там есть, например, постеры с Синди Кроуфорд на стенах?
Смеясь, я покачал головой.
— Скорее ты увидела бы постеры фильмов 90-х, но уверен, что моя мама их все сняла.
Через несколько минут мы подошли к входной двери, которая открылась еще до того, как мы ступили на крыльцо. Моя мама стояла, скрутив руки вместе, выражение ее лица было немного озабоченным, но, по крайней мере, на ней не было перчаток. Она была одета в джинсы и водолазку, а ее волосы были короче, чем в последний раз, когда я ее видел, а это было около 2 месяцев назад. Когда я был ребенком, они были темными и густыми, и она их долго отращивала, но сейчас они были намного тоньше, почти полностью седые и едва прикрывали уши.
— Ты здесь, — сказала она, судорожно переводя взгляд с меня на Эмми и на Пейсли в ее автокресле, которое я держал в одной руке.
— Привет, мам. Мы здесь.
— Я уже начала волноваться. Это такая долгая поездка, и есть один участок, который очень длинный, без съездов с шоссе, — она накрыла одну руку другой, и так несколько раз. Они были розовыми и потрескавшимися от частого мытья. — Я всегда боюсь этой части пути. Иногда так сильно, что приходится разворачиваться и возвращаться домой.
— Я знаю. Но мы в порядке, — я кивнул в сторону Эмми. — Это моя подруга Эмми, — и поскольку я знал, каким будет ее следующий вопрос, я добавил: — Она не мать ребенка.
— Приятно познакомиться, миссис Пирсон, — Эмми тепло улыбнулась.
— Здравствуй, — моя мать быстро кивнула Эмми, а затем снова посмотрела на Пейсли. — И ребенок?
— Это Пейсли. Мы можем войти?
— О! Да, конечно, — сказала она, почти как будто удивившись, словно, возможно, она не планировала приглашать нас в дом. Она отступила от двери, и я жестом показал Эмми, чтобы она вошла раньше меня. Когда мы все стояли в прихожей и за нами закрылась дверь, моя мама, казалось, вернула свои манеры. — Могу я взять твою куртку? — спросила она Эмми.
— Конечно, — Эмми сняла свою джинсовую куртку и протянула ее моей маме. — Спасибо. У вас прекрасный дом.
— Спасибо, дорогая, — она повесила куртку в шкаф в прихожей. — Он действительно слишком большой для одного человека, но я так привыкла к нему. Я просто не думаю, что мне понравится новый дом.
Я поставил автокресло и сумку с подгузниками на пол, и наклонился, чтобы отстегнуть Пейсли, которая начала просыпаться.
— Хей, — сказал я ей. — Хочешь познакомиться со своей бабушкой?
— О Боже. О Боже мой, — моя мама подошла немного ближе, — она такая маленькая.
Я расстегнул пальто Пейсли и осторожно вынул ее руки из рукавов, затем взял ее на руки и встал так, чтобы мама могла ее видеть.
— О, посмотрите на нее, — она протянула руку, словно хотела дотронуться до ноги Пейсли, но передумала. — Я давно не была рядом с таким маленьким ребенком. Она такая милая.
— Да, — я почувствовал гордость за свою дочь. — Ты бы хотела подержать ее?
— О, я не знаю, стоит ли, — она покачала головой, отступая назад, снова и снова накрывая одну руку другой. — Я ходила в салон несколько дней назад и говорю вам, там все чихали, кашляли, и сморкались. Уверена, что подхватила что-то ужасно заразное. Я бы не хотела передавать это ей.
Я хотел заверить ее, что все в порядке, но решил не делать этого. Если она захочет подержать внучку, она может это сделать. Если нет, я не собирался ее заставлять.
— Хорошо. Может быть, позже.
— Может быть, если я надену перчатки… — начала она, но я прервал ее.
— Нет, перчатки не нужны, мама. Уверен, что твои руки чистые, но тебе не обязательно держать ее. Я подержу ее, — я зашел в гостиную, где на зеленых стенах висели школьные фотографии моего брата и меня в рамах. — Эй, Эмми, иди посмотри на них.
Эмми последовала за мной в большую комнату с высоким потолком, скрестив руки на груди. Она рассмеялась, увидев мою выпускную фотографию в рамке из красного дерева.
— Боже мой, я никогда раньше не видела тебя полностью выбритым. Посмотри на свое детское личико! И твои торчащие волосы!
Я поморщился.
— Да, не уверен, кем пытался быть с этой прической.
— Брэдом Питтом в «Бойцовском клубе»? — предположила она.
— Возможно.
— Нейт всегда был таким тщеславным из-за своих волос, — моя мама, которая последовала за нами в комнату, продолжала смотреть на Пейсли в моих руках и ерзать. — Раньше ему требовалась целая вечность, чтобы собраться в школу.
— Спасибо, мам.
Эмми засмеялась.
— Правда?
— Да, — мама кивнула, и улыбнулась. — Все должно было быть как надо, иначе у него весь день было бы плохое настроение.
— Хорошо. Достаточно.
Часть меня была рада, что моя мать достаточно хорошо себя чувствует, чтобы поддерживать легкий разговор, даже если она подшучивает надо мной. Другая часть была удивлена, что она вообще помнит о моем плохом или ином настроении или о том, что его вызвало. Она всегда казалась такой сосредоточенной на себе. Но, опять же, в те дни я был типичным угрюмым, мрачным подростком. Возможно, я тоже не замечал того, что происходило вокруг меня.
— Это уморительно, — сказала Эмми, поймав мой взгляд и восхищенно улыбаясь.
— Могу я предложить кому-нибудь из вас что-нибудь выпить? — спросила моя мама.
— Нет, спасибо, — Эмми улыбнулась, и покачала головой.
— Я выпью чашечку кофе, если у тебя есть, — сказал я. — Только не надо никаких хлопот.
— Нет проблем, я приготовлю. Сейчас вернусь, — она еще раз окинула Пейсли долгим взглядом, прежде чем направиться на кухню.
— Твоя мама так хочет подержать Пейсли, — прошептала Эмми. — Я вижу это.
