— Хей. Ты в порядке?
Я повернулся, и увидел Эмми, стоящую в дверях.
— Не знаю.
Она кивнула и вошла в комнату, засунув руки в карманы джинсов.
— Это было довольно грубо.
— Да.
Эмми оглядела комнату.
— Эта была твоя комната?
— Когда-то давно. Но тогда стены были темно-синими.
Она улыбнулась.
— Как пещера летучей мыши.
— Да, наверное.
Ее улыбка померкла, когда она подошла ко мне, ее глаза были полны беспокойства. Она обхватила меня за талию, и прижалась щекой к моей руке.
— Мне жаль, Нейт. Я не знаю, что еще сказать.
— Это не твоя вина.
Она ни в чем не была виновата, но я продолжал хотеть извиниться перед ней.
Может быть, это потому, что я знаю, что в итоге ей будет больно?
— Твоя мать там, внизу, дышит в бумажный пакет.
— Господи. Конечно, она это делает.
— Что ты хочешь сделать?
Убраться отсюда. Повернуть время вспять. Вернуть свою жизнь в нормальное русло.
Я вздохнул.
— Попробую еще раз, я думаю. Дам ей еще час или около того. Ты не против?
Она поцеловала мое плечо.
— Разумеется не против.
Прежде чем мы вернулись вниз, я зашел в комнату Адама. Она тоже была перекрашена из небесно-голубого в темно-бордовый цвет. В какой-то момент она была переделана в кабинет моего отца, в ней стоял большой письменный стол, несколько книжных полок и кожаное кресло в одном углу. Слабо пахло застоявшимся сигарным дымом. Я повернулся к Эмми, которая ждала меня в коридоре.
— Могу я попросить тебя отнести Пейсли вниз? Мне нужна минутка, чтобы кое-что поискать.
— Конечно, — она взяла Пейсли на руки, и улыбнулась ей. — Наверняка ты проголодалась, орешек. Хочешь перекусить?
— Хорошая идея, — сказал я ей. — Разведешь ей смесь?
Она кивнула и взяла у меня сумку для подгузников.
— Без проблем. Может быть, я даже смогу привлечь бабушку к помощи.
Когда она ушла, я подошел к шкафу и открыл дверцу. Там лежало несколько костюмов моего отца, застегнутых в мешки для одежды, несколько маминых платьев тех времен, когда они вели активную светскую жизнь, и тонны оберточной бумаги, лент и бантов в пластиковых контейнерах. Неудивительно, что мамины подарки для меня всегда пахли нафталином. На верхней полке я обнаружил коробку, которую искал. Она была с надписью «МАЛЬЧИКИ».
Я взял ее и поднес к столу. Слой пыли покрывал верхнюю часть, и я отправил пылинки в вихрь, когда поднял ее. Внутри были реликвии из моего детства — я много раз просматривал эту коробку и знал ее содержимое. Наши первые пары обуви, покрытые бронзой, которые мы всегда считали такими странными, но мама утверждала, что это традиция в ее семье. Маленькие бархатные мешочки, в которых лежали наши молочные зубы. Шапочки и пинетки, которые вязали для нас родственники, которых мы никогда не видели. Детские рисунки мелками. Школьные фотографии. Чучело медведя Адама. Мой плащ Бэтмена. А в самом низу лежал тот предмет, который я хотел — его сборник шуток. Я достал его и пролистал. Страницы пожелтели, и пахло затхлостью, как в подвале. На обложке он написал свое имя синими чернилами.
«Адам Пирсон».
Под ним он написал записку:
«НЕ ВЛЕЗАЙ! Я ТЕБЕ ЭТО ГОВОРЮ. Эта книга — моя личная собственность, и единственный человек, которому разрешено ее читать — мой брат, Нейт Пирсон».
Несмотря на тесноту в груди, я улыбнулся. Никогда не хотел читать его дурацкую книгу шуток. Но сейчас для меня имело значение то, что он позволил мне это.
Я должен был быть добрее. Должен был больше смеяться. Должен был ценить то, что я его старший брат.
Я собирался спросить у мамы, можно ли мне взять эту книгу, но, держа ее в руках, я только усилил боль в сердце. Положив ее обратно в коробку, я закрыл крышку, поставил ее обратно на полку в шкафу и закрыл дверцу.
Чертовы чувства.
Их нужно хоронить, иначе они задушат тебя.
Я забыл об этом.
Внизу, в гостиной, меня удивила сцена. Моя мать сидела на диване, держа на руках Пейсли, а Эмми, сидевшая рядом с ней, держала бутылочку, пока Пейсли пила. Обе они подняли глаза, когда я вошел в комнату.
— Надеюсь, ничего страшного, что я держу ее на руках, — нервно сказала мама, опустив глаза на лицо внучки. — Я очень хорошо вымыла руки и вообще не прикасаюсь к бутылочке. Так что не думаю, что микробы могут ей угрожать.
— Все в порядке.
Я посмотрел Эмми в глаза. Она улыбнулась мне, ее глаза сияли, ее прекрасное, успокаивающее присутствие в этом доме, полном призраков, ошеломило меня, и мое сердце чуть не разорвалось в груди. Ноги чуть не подкосились. Дыхание остановилось. Потому что я любил ее.
Я люблю ее.
За то, что она была здесь со мной, за то, что понимала меня, за то, что давала мне почувствовать, что я не один.
Вот только в итоге я бы остался один, не так ли? Когда она уйдет, когда она откажется от меня, когда поймет, что я не могу дать ей все, чего она хочет и заслуживает.
В жизни нельзя контролировать все, возможно, даже свои чувства, но можно контролировать свои действия. Я должен был уйти или оттолкнуть ее. От одной мысли об этом мне становилось плохо, но я говорил себе, что надо быть чертовым мужиком и смириться с этим. Закалить свое сердце. Взять себя в руки. Сделать выбор.
Глава 17
Эмми
— Итак, я знаю, что начало было немного трудным, но в целом все прошло нормально, как думаешь? — с надеждой спросила я, когда мы отъехали от дома.
— Думаю, да.
Он посмотрел в зеркало заднего вида на свою дочь, которая мирно спала, но даже это не избавило его от тревожных морщин на лбу.
— По крайней мере, твоя мама немного подержала ее на руках.
— Ага.
— И она сказала, что, возможно, приедет через пару недель, чтобы навестить ее еще раз.
— Я слышал ее, — хотя его тон говорил: «но я ей не верю».
— И разве Пейсли не была хороша сегодня? Интересно, не приберегает ли она все это для срыва сегодня вечером?
Нейт нахмурился.
— Возможно.
— Ну, не волнуйся. Я буду там, чтобы помочь тебе. Может быть, мы возьмем что-нибудь на вынос. Выпьем по коктейлю и посмотрим фильм, как в старые добрые времена, — я счастливо покачивалась на своем сиденье. — Как хорошо, что у нас есть свободный субботний вечер.
Нейт ничего не сказал.
— Эй? Это похоже на план?
— Что? Конечно, все, что ты хочешь сделать, я не против.
Очевидно, он был слишком рассеян, чтобы с нетерпением ждать вечера вместе, и, возможно, ему нужно было время, чтобы пережить визит домой. Для меня было очевидно, что все воспоминания, как хорошие, так и плохие, глубоко затронули его, как и беспокойство его матери. Если бы я знала, что он будет говорить со мной об этом, я бы попросила его. Но, хотя он был более откровенен со мной в течение последней недели и особенно вчера вечером, у меня не было ощущения, что сейчас он настроен на разговор. Казалось, что он хочет немного поразмышлять.
Я не винила его за то, что он был расстроен. Если отбросить болезненные воспоминания, ни один родитель не хочет выслушивать список всех генетических заболеваний, к которым может быть предрасположен его ребенок, а для Нейта все должно быть еще хуже из-за его брата. Я видела выражение его лица, когда его мама говорила, и при слове «рак» он полностью побелел. Наверху он выглядел немного лучше, но все равно был на взводе. Весь остаток дня он был тихим и напряженным.
Но я не стала давить. Вместо этого я протянула руку к его ноге, надеясь, что он поймет: «Я знаю, что это было тяжело для тебя, и я здесь, если тебе понадоблюсь».
Хотя, думаю, он даже не заметил этого.
***
