подтянутая и совсем ещё не старая, но почему-то привыкшая играть роль пожилой… — Вот она я, вышла замуж по любви в двадцать лет! И знаешь, что? Твой отец изменил мне уже через год, когда я была беременна! Я простила его ради тебя, ведь тебе нужен был отец! Я отдала себя в жертву тебе, твоему прекрасному папочке, которого ты всегда боготворила! И что? Он и с тобой себя повёл, как ничтожество, нахапал кредитов где ни попадя — прекрасное наследство! И ведь брал, когда уже знал, что жить осталось недолго! А куда эти деньги он потратил, знаешь, знаешь?!
Я сглотнула.
— На бизнес, на магазинчик, который прогорел…
— Это ты так думаешь! А я уверена, он шлялся по женщинам до последнего дня своей жизни!
— Разве ты можешь точно об этом сказать? — возмутилась я.
Мама сердито сверкнула глазами.
— Некоторые вещи жёны знают точно, уж поверь мне! И тебе я такого будущего не хочу! Павел…
— Он же машина! — вырвалось у меня. — Бетономешалка! Ему плевать, какая я!
— Не перебивай мать! Какая ты, он как раз понял и оценил. И мой вклад оценил! Но как Павел, я с тобой миндальничать не буду!
Она скрестила руки на груди. Меня захлестнула обида: она снова меня не понимает!
— Да, прекрасно и очень благородно с его стороны дать тебе время прийти в себя, — чеканила мама. — Однако я скажу тебе сразу: ты выйдешь за него замуж, и точка. Потому что без него у тебя не будет ни работы, ни денег, ни крыши над головой, только долги твоего замечательного папочки! И оставленная тебе, — тебе, даже не мне, — в наследство квартира, которой ты и воспользоваться не сможешь!
— Красиков сказал тебе, что уволит меня? — спросила я севшим голосом.
— А я не прощу тебе, если до этого дойдёт! — отрезала мама.
И мне стало больно так, словно она меня ударила, хотя меня никто и никогда не бил… Только словами.
— Ты меня тоже совсем не любишь, мама? — тихо спросила я.
— Да как тебе не стыдно! — в гневе вспыхнула мама, встряхнув укладкой так, что та снова опустилась идеально, волосок к волоску. — Обвинять меня! Меня! В таком! Когда я на тебя пожертвовала всю свою жизнь?! Возила по школам, репетиторам, кружкам, готовила тебе только полезное, домашнее, лечила твои вечные сопли! И теперь я даже обеспеченную старость не заслужила?! Ничего себе благодарность!
Я лишилась дара речи. Она сделала шаг из комнаты, но вдруг вернулась и заявила:
— Ты никуда отсюда не уйдёшь, Соня! Я думала, ты взрослая, и, наконец, можно вздохнуть, но нет, в тебе ещё бушуют подростковые гормоны! Дурости через край! А пора уже, пора стать взрослой и ответственной, и научиться благодарить! Прав был Павел, но я не он! Так что сиди в этой комнате и думай!
Мама вышла, хлопнула дверью, и вдруг защёлкнулся замок. Как в детстве. Я не поверила своим ушам, бросилась к двери. Дёрнула за ручку! Заперто! Теперь я на самом деле пленница?!
Я в отчаянии хлопнула ладонью по отшлифованному дубу. Ты не можешь так со мной, мама!
Но из-за двери я услышала удаляющиеся шаги, а затем откуда-то с лестницы приглушённое:
— Нет, Паша, не уговаривайте. Это проверенный способ, посидит, одумается, уж я-то знаю.
И его удовлетворённый смешок со словами, которые я не расслышала… Кажется, это был комплимент.
Раньше я бы опустилась на корточки и расплакалась, но почему-то снова перед глазами вспыхнули глаза Луки, а потом слова миллиардера под мухой — что-то про свободу и Кастанеду. И я громко вслух сказала:
— Нет!
Меня пробила дрожь, но не от страха, а от волнения, от странной решимости, наполненной ажиотажем, каким, должно быть, наполняется лошадь перед заездом. И впервые в жизни я поняла: или сейчас, или никогда!
Я больше не могу так! Уж лучше не дышать — напомнило мне жжение в лёгких.
Судорожно покопавшись в кармане шорт, я позвонила Артёму Маринину. Он был вне доступа. А и к чёрту! Не буду ждать ни секунды, не могу, физически не могу!
Я схватила с полки спортивную сумку, с которой обычно ходила в бассейн, и быстро, пока не одумался кто-то из «благодетелей», побросала свои вещи. Натянула джинсы, футболку и свитер, зашнуровала кроссовки. Куртку, как солдат в ружьё. Сумочку и рюкзак с ноутбуком на плечи. Толкнула дверь на балкон. В лицо ударила свежесть августа, больше похожего на сырую осень. Ничего!
Я прошла по длинному балкону, окаймляющему половину второго этажа — до «пожарной лестницы». Пальцы обжег холод металлических поручней. И это ничего!
Я тихо спустилась по гофрированным ступеням. Скользнула по тёмному двору. Обошла освещённую окнами столовой часть двора, прячась за беседкой. Набрала код на замке на калитке и вырвалась на улицу. Оглянулась. И вдруг побежала.
Прочь! К чертям! К остановке! Пока не ушла последняя маршрутка!
Я бежала. И воздух менялся. Он был полон решительной глупости, мурашек и… свободы! Я запрыгнула в полупустой белый Форд и села на свободное сиденье.
Может, я пожалею об этом? Не важно! Я сделаю это сама! В отличие от тех, кто остался позади, я умею чувствовать! Я знаю это!!! Мне показали!!!
И тут же в голове снова возникли чёрные глаза, наполненные тёплым лукавством. Сердце наполнилось им, почти растоптанное до черепков за эти дни, но всё ещё живое. И я сама была зла, решительна, взъерошена, но всё-таки жива!
Пусть ты обманщик, Лука! Пусть тебе плевать, где я и что со мной! Пусть мне хочется ударить тебя и забыть! Но сейчас мне есть за что тебя благодарить…
Благодаря тебе я точно знаю: Я не вещь!
Маршрутка тронулась. В телефоне звякнуло сообщение, и я широко раскрыла глаза. Это знак?
Глава 28
Лука не умел себя ненавидеть. Даже в моменты, когда знал, что виноват. Была в этом какая-то врождённая мудрость — принимать себя со всеми своими ошибками и долго в них
