в курсе того, как у меня дела.
Пока сидел, он меня два раза навещал, приносил жратву и сигареты.
И молчал, слава яйцам. Хоть и очень выразительно, прямо матерно молчал, можно сказать.
Но мне было не в напряг. И даже наоборот, пожалуй…
На фоне привычного холодного игнора предков, которым о моем залете сообщили, естественно, мои гребанные няньки: управляющий папашкиным бизнесом и домработница, следящая за тремя домами нашей семьи, молчаливое, спокойное участие Немого грело.
Вытаскивать он меня не стал, хотя мог бы, у его Альки папаша — прокурор, а братья ее, с которыми Немой неплохо так дружит, тоже не последние люди в ментовке. Но не стал даже предлагать. Да и правильно, нехер.
Заслужил, значит, надо получить.
Мне эти пятнадцать суток тоже на пользу пошли, много думал, прям непривычно даже много.
И, в итоге, как мне кажется, вышел оттуда совершенно спокойным и привычным к себе прежнему мудаком.
На случившееся смотрю теперь философски, удивляясь самому себе.
Явно с Радужкой заскок какой-то был, сто пудов.
Наверно, потому, что она первая, кто меня проигнорил, кто отказал… Вот и закусило. А потом гормоны подключились, желание трахнуть ее во что бы то ни стало. На этом фоне сдвиг в башке и случился.
Пятнадцать суток тишины, без мобилы, занятых здоровым физическим трудом, были очень даже в тему.
Мозги, по крайней мере, в голову из яиц вернулись, что уже хорошо.
Оглядываюсь по сторонам, скользя по лицам однокурсников без особого внимания, просто от нечего делать, и застреваю глазами на удивительном: Ледик, длинный очкарик, тот самый, которому я заказывал буквально перед своим охерительным выступлением реферат по философии, как обычно сидит на первой парте, и в этом нет вообще ничего странного… А удивительное дальше: рядом с Ледиком пристроилась Лялька, веселая, крутая девчонка, с которой я даже чуток отжег один раз… Кажется… Ну, не важно. Главное, что именно ее внимание Ледик попросил в уплату за реферат. Точно! Да! И вот сейчас Лялька сидит с ним рядом, и разве что не мурлыкает ему в ухо, грудь прислонила так, что даже у меня, с некоторых пор принявшего твердое решение не заводиться на девок, в штанах теснеет. Я оглядываюсь удивленно, может, это глюк какой-то? Как такое может быть? Я же ничего не успел тогда сделать… Да даже если бы и успел, у меня и в тот момент, когда Ледик попросил свести их с Лялькой, была полная уверенность, что она его прокатит, слишком уж разные они. Она — веселая оторва, жадная до эмоций и секса, а он — зажатый и закрытый придурок-ботан…
Сейчас сидят вместе! Причем, не просто сидят, а явно тесно… э-э-э… общаются!
И, судя по беглому обзору, никто этому не удивляется! Ну надо же! Всем похуй? Или… Все привыкли?
Поворачиваюсь к Немому, показываю взглядом на примечательную парочку, но этот истукан только губы чуть поджимает. Понятное дело, нихера из него не вытащить…
На моих глазах Лялька прихватывает мочку уха Ледика, прикусывает, а он поворачивается и, чуть скривив губы, невозмутимо отстраняет ее. Холодно так. И она, блять, подчиняется! Не взбрыкивает, не дует губы, а просто отсаживается и продолжает пялиться на него с таким выражением, словно ничего прекраснее не видела в своей жизни! Ничего себе!
Ошарашенно наблюдаю эту сцену, прикидывая, а точно ли со мной все нормально. Может, со зрением беда? Или с восприятием информации?
Но через минуту убеждаюсь, что все в порядке. Со мной. А вот с миром — определенно хуйня какая-то.
Столько всего странного потому что, даже обдумать нормально не получается.
Ботан Ледик урвал себе Ляльку, причем, судя по всему, это она от него тащится, а он только принимает ее внимание, снисходительно так.
Истукан Немой подсуетился и затащил в кровать Альку, красотку и инста-герл, непонятно, какого хера обратившую на него свой взгляд…
И только красавчик Сомик в диком пролете!
Гдя блядская справедливость???
Где, я вас спрашиваю???
После пары выхожу на улицу подышать, и опять ловлю удар поддых!
Смотрю, как Радужка, ставшая за эти пятнадцать суток еще круче, еще ослепительней, целуется с каким-то утырком у приметного красного ведра, и понимаю, что нет в мире справедливости.
А, и еще у меня мозгов тоже нет.
И выдержки.
И… И ничего нет.
Нихера у меня уже нет, пятнадцать суток впустую прошли.
— Уймись, — тяжелая лапа падает на плечо, тормозя на полном ходу, уже когда я, практически на низком старте, несусь разъебать, ко всем хуям, красное корыто и, заодно, еблище ниссанового придурка, не понимающего нормального разговора и вежливых предупреждений.
Я на автомате пытяюсь вывернуться, перехватываю смертничка, вставшего на пути между мною и моей яростью, но нихрена не получается, потому что смертничек похож на гребанного тролля, настолько здоровенный, и не двигается с места, более того, чуть посопев, применяет вторую руку, заламывая меня, словно щенка!
Я дергаюсь, матерюсь сквозь зубы, но не особо громко, чтоб лишнего внимания не привлекать к своему бедственному положению. И без того… Привлек по самое не балуйся.
Немой, ну а кто же еще способен меня так легко тормознуть, как не этот дебил двужильный, спокойно утаскивает нас в сторону, за крыльцо, к месту наших постоянных разборок в бытность третьекурсниками. Мы тут в последний раз с длинным братишкой Радужки вопрос решали… Буквально пару месяцев назад… Как давно-то, бляха!
Целая жизнь, кажется, прошла.
Скрывшись от любопытных глаз, Немой отпускает из захвата, становится так, чтоб я не смог обойти, и невозмутимо прикуривает, пережидая поток моего словоблудия.
Потом сует мне сигарету в зубы.
— Уймись, — повторяет опять, — по кпз заскучал?
— Отвали, блять! — рычу я, нелепо дергаясь и уже понимая, что не обойду придурка. Надо же, жопу отрастил, хер объедешь!
— Ты, Сомик, дурак редкостный, — спокойно вещает Немой, выдувая дым ноздрями, — все шансы проебываешь… А все почему? Потому что нет в тебе спокойствия и последовательности. Терпения нет в тебе.
— Зато у тебя его дохера! — не выдерживаю я, прицельно пиная по живому, — сколько ждал, пока Лекс твою Альку трахал?
Уже заканчивая фразу, понимаю, что сейчас нехило огребу, и Немой не обманывает ожиданий.
Стена, о которую я прикладываюсь затылком, жесткая, конечно, но не такая, как его лапа.
В глазах мутнеет, голова кружится, и воздух пару мгновений не желает проникать в легкие, надсадно боля в глотке.
— Я тебе твои слова прощаю только потому, что плохо тебе, уроду… — все так же размеренно дымит сигатерой
