– Во сколько вы встречаетесь с… Кстати, как его зовут, этого твоего немца? – полюбопытствовала Катерина. – Только не говори, что Ганс или Гельмут. Это было бы ужасно.
– Гансы и Гельмуты уже не в моде, Кать. Его зовут Алекс, – терпеливо пояснила Ася.
– Так в котором часу вы с ним встречаетесь?
– В двенадцать.
– Жаль, что так поздно. Могли бы поехать с нами на машине, – Катя замолчала, что-то обдумывая. – Нет, позже никак не получится, я обещала маме приехать пораньше и помочь ей с готовкой.
– У вас будут гости? Наверное, тогда нам не стоит приезжать, – засомневалась Ася.
– Нет-нет, никаких особых гостей. Просто мамина давняя подруга из Питера, со своим отцом, милым старичком, профессором, доктором исторических наук. Они там уже два дня живут, скучают. Новым людям будут только рады. Особенно твоему немцу. Кому не хочется поглазеть на иностранца, поболтать с ним о внешней политике и дружбе народов? Аська, не вздумай отказаться, мама мне этого не простит. Она так мне сегодня и сказала, когда я ей звонила. Ты же знаешь, как она тебя любит.
– Кать, я не знаю… я, конечно, с радостью, но вдруг Алекс не захочет ехать?
– Захочет, непременно захочет. Иностранцы обожают ходить к русским в гости, трескать борщ, лопать блины и напиваться до зеленых человечков.
– Напиваться? – испугалась Ася, вспомнив, каким назойливым, болтливым и глупым становился ее бывший муж, когда ему случалось выпить лишнего. К счастью, происходило такое не часто. – О нет, только не это!
– Шуток, не понимаешь, что ли. Кому так напиваться? Серега за рулем, из профессора песок сыплется. У матери давление скачет, подружка ее тоже дама немолодая и не совсем здоровая. А помнишь, Аська, какую выволочку мне устроили после того приснопамятного дачного набега в день моего рождения? – мечтательно произнесла Катя. – Когда бабушка обнаружила на веранде две пустые бутылки из-под водки, ее чуть кондратий не хватил. Помнишь, как мальчишки тушили сарай и как у Вовки загорелись перчатки? А мы бегали вокруг и визжали. И соседка тетя Галя пообещала вызвать милицию?
– Разве такое может забыться? – улыбнулась Ася.
– Честно сказать, я была тогда уверена, что родители меня растерзают. Ну так как, приедете завтра?
– Даже и не знаю…
– Короче, мы вас ждем. Как доехать, ты помнишь. – И прежде чем подруга успела возразить, Катерина положила трубку.
Ася вернулась в Кларину комнату. Увидев ее, Алеша, все еще рассматривавший перстень с печаткой, сообщил:
– Я подсчитал. Там ровно шестнадцать тысяч пятьсот рублей. Тысячами, пятисотками и сотнями. И четыре полтинника. Мам, я возьму тысчонку? Давно собирался зайти в книжный. Ну, хотя бы пятьсот.
– Нет, Алеша, это не наши деньги.
– А чьи? – вытаращил глаза Алексей. – Ты же говорила, что твоя бабушка составила завещание на тебя.
– Про деньги там ничего не было сказано. Она оставила квартиру.
– Ты и без завещания ее наследница, мам, как единственная родственница. Значит, все, что тут есть, принадлежит тебе.
– Знаешь, сын, в понедельник я пойду к нотариусу и посоветуюсь с ним. А пока пусть деньги полежат в сейфе. Целее будут. А сберкнижки и свидетельство я заберу с собой, а то забуду еще. – Сложенное пополам свидетельство о праве собственности и сберкнижки Ася убрала в сумочку. Немного подумав, она положила туда же перстень с печаткой. Возможно, Катин старичок, доктор исторических наук, сможет сказать хотя бы, чей герб вырезан на камне и представляет ли кольцо какую-нибудь ценность.
– В понедельник так в понедельник, – огорченно произнес Алеша, заворачивая деньги в бумагу. – Пусть полежат. Шкатулку туда же убрать?
– Да, конечно.
– А, кстати, ты что-то говорила про фотоальбомы. Там наверняка есть какие-нибудь наши предки. Интересно было бы на них посмотреть. – Он с сожалением глянул на сверток с деньгами, вздохнул и положил его на шкатулку, после чего прикрыл дверцу сейфа.
– Так пойдем смотреть, – предложила Ася, – альбомы в моей комнате.
Они начали с самого большого, где фотографий деда почти не было, если не считать двух портретных снимков пожилого мужчины с утомленным лицом, покрытым резкими морщинами, и пары групповых изображений с родственниками. Зато в изобилии были Клара, Роман, Ася, сначала совсем кроха, потом школьница, и ее родители.
Во втором, более старом альбоме не было ни Аси, ни ее мамы, ни Романа, а была только Клара, молодая и весьма привлекательная, совсем не похожая на ту, к которой привыкла Ася; маленький Асин папа и дед Ольшевский. Дедовых фотографий оказалось больше всего. На первых страницах он предстал их с Алешей взорам стройным, подтянутым юношей с небольшими усиками, затем превратился в зрелого, полноватого мужчину. Дед был разный: в военной форме и в цивильном; с приятелями и с женой; на улицах Москвы, Киева, Ленинграда; в санатории под Пятигорском; с удочкой в резиновой лодке на Оке; с рюкзаком в турпоходе на Кавказе; с маленьким сыном на коленях в этой самой квартире. Некоторые вехи его биографии подтверждались скупыми комментариями, начертанными твердой, явно мужской рукой: «Ленинград, 1967 год, партийная конференция», «С Сережей на елке», «Пятигорск, 1973 год», «С сестрой Надей на Крещатике»…
В самом конце, меж двух последних страниц, среди неприкаянных повторных или отклеившихся карточек, которые есть в каждом старом семейном фотоальбоме, обнаружились долгожданные предки. Фотографий было три, все чуть желтоватые, наклеенные на плотный картон с названием фотоателье, выписанным затейливыми буквами.
Два юноши в мундирах царской армии с застывшими, по-детски серьезными лицами.
Молодая женщина, одетая и причесанная по моде начала прошлого века, грациозно опустившая узкую руку на плечо сидящего в плетеном кресле мужчины с щегольски подкрученными усами.
Маленькая девочка в коротком платьице, из-под которого выглядывают кружевные панталончики. Круглое нежное личико, удивленный взгляд больших глаз, мягкие белокурые локончики, рассыпавшиеся по плечам.
Все, даже девочка, серьезны и задумчивы, смотрят в объектив строго и чуть напряженно, без тени улыбки. Оно это и понятно: в те времена поход фотографу считался событием редким и неординарным. Мама рассказывала Асе, что один из юношей, тот, что слева, – дядя дедушки Ольшевского, младший брат его отца, Асиного прадеда. Семейная пара – сам прадед и его жена, а маленькая девочка в локончиках – их дочь Надя, старшая сестра деда Ольшевского, которая жила в Киеве, но давно уже умерла в весьма преклонном возрасте. Сам дед тоже родился в Киеве.
Ася помнила, что во времена ее детства старых фотографий было больше, штук восемь или даже десять, но куда теперь подевались остальные, неизвестно. Память сохранила смутные образы постаревшего прадеда, повзрослевшую девочку Надю со своим маленьким братом, который потом стал Асиным дедом, еще каких-то родственников. Возможно, эти фотографии утрачены, но скорее всего лежат где-нибудь и ждут, пока их отыщут. Неразобранными остались письменный стол в комнате покойных родителей, шкаф, книжные полки, антресоли в прихожей и крошечный чуланчик на кухне.
