темно, а вот сама коробка залита светом. В помещении нет никого, кроме нас троих.
– Тшш.
Шикает на меня Никита, чтобы не заморачивалась и не портила ребенку удовольствие, и помогает Мите зашнуровать коньки.
– Не, отлично.
Важно кивает медвежонок, крепит капу и надевает шлем, позволяя Лебедеву проверить застежку.
Такой гармоничный тандем у них получается, что я теряю дар речи и забываю поблагодарить Никиту за толстовку, ложащуюся мне на плечи. Безмолвно укутываюсь в пропахшую древесным ароматом ткань и опускаюсь на скамейку, где обычно сидят игроки.
Впервые слежу за тренировкой из первого ряда, если его можно так назвать, и не могу унять искреннего интереса.
Лебедев полностью сосредотачивается на Мите, увлеченно размахивает руками и, плавно оттолкнувшись, выписывает такие поразительные дуги, что я восторженно ахаю. С моей природной неуклюжестью, я бы упала на первом повороте. А отец и сын скользят так виртуозно, что остается только затаить дыхание и впитывать сотворенную ими магию.
Витиеватые узоры от коньков, брызги льда, высекаемые лезвием, захватывают меня настолько, что я не замечаю, с какой сумасшедшей скоростью проносится обычно тянущийся, словно вечность, час.
Тряхнув головой, я поднимаюсь на ноги и опираюсь локтями о борт. Не могу сдержать широченной улыбки при виде двигающихся в мою сторону Никиты и Мити. Растрепанные, счастливые, с хоккейными шлемами под мышкой, они бы могли украсить рекламный плакат любого клуба.
Хочу им об этом немедленно сказать, но грубый голос, врезающийся в барабанные перепонки, меня опережает.
– Никита и его новая семья? Как. Это. Мило.
Глава 23
Никита
Не знаю, кто ждал сегодняшнего вечера больше – я или Митя, но наши первые совместные покатушки приносят столько удовольствия, что меня буквально распирает.
От гордости за сына – коньком он владеет прекрасно и бесспорно сможет покорить самые высокие вершины, если не бросит хоккей. От выпрыскивающегося в кровь дофамина. И от восхищения, плещущегося в Кириных глазах.
Ее выразительные серо-голубые омуты блестят так ярко, что у меня за грудиной что-то щелкает и начинает искрить. Горячая волна разливается по всему телу и концентрируется в районе начинающего бухать сердца.
Залипаю на пару мгновений. Сглатываю слюну. Стряхиваю оцепенение и списываю метаморфозы на привычную после силовых нагрузок эйфорию.
– Дядь Никит, вы крутой! Очень крутой!
– Спасибо, Мить, но ты меня, конечно, переоцениваешь. Так, могу кое-что со студенческих времен.
– А научите меня, как правильно делать обводки?
– Через пару тренировок – обязательно.
Думаю, что если восстановление после сотрясения прошло хорошо, то скоро мы с медвежонком сможем попробовать много интересных вещей. Умчавшись мыслями далеко вперед, я начинаю расписывать примерный план будущих занятий и пропускаю момент, когда нашу идиллию грубо нарушают.
Семен, будь он не ладен, стоит на расстоянии вытянутой руки от Киры и чересчур внимательно изучает катящегося рядом со мной Митю. Криво ухмыляется и ядовито изрекает.
– Никита и его новая семья? Как. Это. Мило.
Кира вздрагивает. За несколько метров это вижу и стремительно закипаю, как бабушкин старый чайник на газовой плите. Правда, гнев свой не выпускаю.
С фальшивым спокойствием подкатываюсь к борту, пропускаю сына вперед и жду, пока он расшнурует коньки.
Благо, и Сема выдерживает паузу и ничего больше не говорит. Неужто срабатывает пресловутый инстинкт самосохранения?
– Идите, Кир. Переоденьтесь пока.
– А ты?
– Я догоню.
Выдавливаю твердо, избавляюсь от перчаток и невесомо касаюсь Кириной ладони.
– Ты совсем замерзла. Возьмешь кофе как раз.
– Никита! – прочитав что-то на моем лице, вскидывается Кира, но я лишь сильнее сжимаю ее руку и подбородком указываю на медвежонка.
Не спорь!
– Я быстро.
Разорвав наш с Кирой контакт, я похлопываю Митю по спине и пристально слежу за тем, как они медленно устремляются вдоль прохода.
Покрываюсь противным липким потом. Подгоняю их безмолвно. И превращаюсь в гранату с выдернутой чекой. Ляпни Семен что-то гадкое в присутствии сына – слечу с катушек и утрамбую его прямо в борт.
Не знаю, фиксирует ли мое состояние Вершинин, но не торопится раскрывать рот по известной лишь ему причине. Терпеливо дожидается, пока мы с ним остаемся одни, и сцепляет пальцы в замок.
– А ты неплохо устроился, Лебедев. Зачем цацкаться с моей сестрой и таскаться по больницам, если можно быстро заиметь готовую семью, да? И сын уже взрослый. Бомба. Подгузники ему менять не надо. По ночам не спать из-за того, что режутся зубы – тоже.
– Не лезь, Семен. Это не твое дело. Наш с Дарьей брак и его расторжение – это только наша забота. Не твоя, не Николая Ильича, ни чья-то еще. И то, что происходит у меня с Кирой, тебя, тем более, не должно трогать.
Произношу достаточно жестко. Попутно переобуваюсь, убираю коньки в мешок и кладу шлем на скамейку. Сомневаюсь, что Сема прикусит язык и предусмотрительно тормознет.
Не ошибаюсь. Испытывающий ко мне лютую неприязнь, Семен затыкаться не собирается и упрямо накаляет и без того напряженную атмосферу.
– А как ты считаешь, Никит, как быстро тебя возненавидит сын, если я ему расскажу, что ты бросил его мать и женился на другой женщине?
Убийственная воронка закручивается под ребрами и топит меня в кровавом омуте. Пространство размазывается. Звуки затираются. Не отдаю себе отчета в том, что творю.
Выскакиваю в проход сокрушительным смерчем и хватаю Семена за грудки. Встряхиваю так, что его зубы оглушительно клацают. Припираю урода к ограждению.
Пальцы сами перебираются вверх – к бычьей шее. Смыкаются, давят, фиксируют. Возможно, до синяков. Плевать.
Перед глазами до сих пор багровая пена стоит. В башке отбойные молотки долбят. Все системы на максимум.
– Слушай сюда, утырок. Если ты рискнешь приблизиться к Кире,
