того, что нуждаюсь в нем.
Все это.
Для нас.
Я снова тянусь к его штанам, но он отстраняется.
— Я хочу увидеть тебя первым.
Одним нежным пальцем он снимает бретельку моего сарафана с плеча, затем поворачивает меня, чтобы расстегнуть молнию, его пальцы касаются нежной кожи вдоль моего позвоночника. Еще одно движение его пальца, и платье падает на пол, образуя лужицу ткани у моих ног. Он рычит в знак одобрения белого кружевного лифчика и трусиков.
— Это чертовски убивало меня, когда мои руки касались тебя сегодня. — Гарретт хватает меня за талию, его большие пальцы ласкают линию шелка на моей коже.
Я оглядываюсь через плечо.
— И почему это?
— Потому что я не могу прикоснуться к тебе, не желая обладать тобой, Ангел. Мне нужно быть внутри тебя. Я хочу твои стоны, твои крики, твое наслаждение.
Я дрожу от его слов.
— Господи, Гарретт. Кто так говорит?
— Я так говорю. — Его пальцы расстегивают застежку моего лифчика, и он тоже падает на пол. Он ласкает мои плечи, целует мою шею, подходит и встает передо мной, пока его пальцы оставляют мурашки на моей коже. — Так чертовски красиво.
Он наклоняется, втягивая сосок в рот, и я задыхаюсь от внезапного тепла, от укуса боли.
Рука прижимается к моей спине, и он целует нежную плоть моей груди, посасывая, пока я не уверена, что он оставил свой след. Я расслабляюсь в его объятиях, тая от его внимания. Его прикосновение заставляет меня трепетать.
— Пожалуйста, Гарретт… — Я даже не знаю, о чем я прошу, я просто хочу больше, больше, больше.
Он поддерживает меня, целуя и посасывая, его руки и рот посылают дрожь энергии через меня, когда мои внутренние мышцы пульсируют от желания. Задняя часть моих коленей ударилась о кровать. Я падаю на матрас, глядя на него снизу вверх, пока он вытаскивает рубашку из брюк и стягивает ее. На его волосах над поясом отражается свет, и я перевожу взгляд на его мускулистый торс, чтобы встретиться с голубыми глазами, глубокими, как океан.
— Подвинь бедра к краю и ложись на спину.
Я делаю, как он говорит, приподнимаю бедра, чтобы стянуть нижнее белье с бедер, лодыжек, и бросаю его на на пол. Его глаза встречаются с моими, когда он опускается на колени передо мной, сильные руки раздвигают мои ноги, пока он одаривает меня порочной улыбкой.
Она полна обещаний. С вожделением. С желанием… для меня. Этот мужчина, этот сварливый, загадочный мужчина хочет меня. Он прикасается ко мне, как к драгоценности, преклоняет передо мной колени, как перед королевой, но я внимаю каждому его слову. Каждый его приказ.
Нежное давление языка Гарретта, танцующего по моему клитору, вызывает стон где-то глубоко внутри меня. Место, о существовании которого я и не подозревала. Версия меня, которую я не встречала. Моя голова откидывается назад, а глаза закрываются.
— Черт возьми, Гарретт.
— Посмотри на меня, Ангел. Смотри, что я с тобой делаю. — Он опускает свой рот ко мне, дразня эту новую часть меня. Мои бедра изгибаются, а тело извивается, и удовольствие проносится сквозь меня, как морские птицы, пикирующие и ныряющие. Как океан, катящийся и сжимающийся. Я приподнимаюсь на локтях, чтобы лучше видеть голову Гарретта между моих бедер, приближая меня к грани удовольствия и боли. Он встречает мой взгляд и улыбается, отводя голову, чтобы медленно, о, так чертовски медленно, ввести палец внутрь.
— Тебе нравится смотреть, Ангел?
— Мне нравится наблюдать за тобой.
Его палец ласкает мои внутренние стенки, и жар снова начинает нарастать. Гарретт засасывает мой клитор в его рот, толкая другой палец внутрь, затем, святое дерьмо, еще один… растягивающий меня, проверяющий меня.
Поддразнивание окончено, и, Боже мой, вот мы и здесь.
Это он, это мы, это…
Я кричу, тяжело дыша и взбрыкивая, когда он задает бешеный ритм, и да, да, да! Сияние звезд и солнечные лучи и, черт возьми, да, блять! Да, больше! Позволь мне быть твоей хорошей девочкой!
Пока я все еще плыву на волнах удовольствия, Гарретт встает, вытирая лицо тыльной стороной ладони, улыбаясь мне, пока я возвращаюсь к осознанию.
— Тебе было приятно, мой Ангел?
Я киваю, закинув руки за голову, и жадно смотрю на эрекцию, натягивающую его штаны.
— Ты такая сладкая на вкус, я мог бы заниматься этим весь день, но я хочу смотреть, как ты кончаешь на мой член.
Его ловкие пальцы стягивают ремень с брюк, злой блеск в его глазах привлекает мое внимание. Вместо того, чтобы бросить его на пол, он вешает его на шею, затем достает из бумажника презерватив и вылезает из штанов. Его член длинный и гордый. Мои глаза расширяются, когда я оцениваю его обхват.
— Пальцы — это разминка. — Гарретт забирается на кровать. — Но я буду действовать медленно, пока ты не привыкнешь ко мне.
Он снимает ремень, медленно оборачивает его вокруг моих запястий, затем закрепляет их у меня над головой.
Я никогда раньше не была связана.
Мне это нравится.
Садясь, он надевает презерватив на место, затем прижимается ко мне.
— Посмотри на меня, Ангел. Я хочу, чтобы твои глаза смотрели на меня, когда ты забираешь меня всего.
Мои губы приоткрываются, когда он проникает внутрь. Я задыхаюсь, когда он наклоняется вперед и поднимает мою голову с подушки, я прижимаюсь лбом к его лбу, пока он крепче сжимает ремень.
— Это моя хорошая девочка. Ты так хорошо ко мне относишься.
Моя грудь вздымается. Я наполнена. Так чертовски наполнена. Как я не сгораю?
И затем бедра Гарретта касаются моих, и прикосновение к моему клитору заставляет меня дрожать в ожидании.
Он улыбается.
— Черт возьми, Ангел. Ты чувствуешься так хорошо. Так туго. Ты как шелк.
Его слова едва доходят до меня, прежде чем он снова начинает двигаться, и я перехожу грань, за гранью чувств, за пределами смысла, за пределами слов. Это медленное падение в забвение, когда он подводит меня к ощущениям, пронзительный крик срывается с моих губ.
Это красота.
Это благодать.
Это тонкая грань между болью и удовольствием, и он удерживает меня на ней с точностью эксперта, ремень туго обхватывает мои запястья, мои руки умоляют сжать его мускулистую спину.
Его толчки набирают скорость. Его тело раскачивается и скатывается в меня, его глаза держат мои в заложниках. У него перехватывает дыхание. Его челюсть сжимается, а затем он заканчивает с дрожью, прижимаясь своим лбом к моему, и мы тяжело дышим вместе после этого.
