устал притворяться, что это не так.
Анджела
— На самом деле я не думала, что это будет так весело, как есть. Мне нравится быть с тобой во временном пузыре, — говорю я позже, когда мы с Гарреттом сидим на песке, а волны плещутся о наши лодыжки, прежде чем отступить, только чтобы возвращаться снова и снова.
— Вообще-то, то же самое. — Он сосредотачивается на воде, и я восхищаюсь его точеной линией подбородка, прежде чем он встречает мой взгляд. Понимающая улыбка украшает его губы, затем он ухмыляется и отводит взгляд.
Я зарываюсь пальцами ног в песок, наблюдая, как вода заполняет оставленные дыры.
— Ты думаешь, Чарли одобрила бы?
— Мне придется принести шорты в качестве доказательства, но да, она бы одобрила.
В том, что он говорит, есть нечто большее. Это звучит сквозь скрытое течение его тона, сквозь его глаза, но я не знаю, что это. Этот человек, с его ворчанием и хмурым видом, с его дикими перепадами настроения, я не могу его понять. Я не знаю, чего он хочет. О чем он думает.
Это сводит меня с ума.
Потому что, хотя я знаю, что мне должно быть все равно, мне все равно. Я не просто хочу знать, чего он хочет. Я хочу знать, та ли я, кого он хочет.
Мы покидаем пляж и одеваемся, затем останавливаемся поужинать в кафе, на которое он указал ранее. Хорошее начало. Часть меня шепчет, что имя пророческое. Что сегодняшний день был хорошим началом того, что растет между мной и Гарреттом. Остальная часть меня кричит, что из нас двоих ничего хорошего не выйдет. Не тогда, когда есть так много причин, чтобы держать нас порознь.
К сожалению, кафе открыто только на завтрак и обед, поэтому мы идем по улицам, пока не находим бар под названием «Fisherman Jack's», где подают еду и на небольшой сцене играет музыкант. Еда простая и вкусная, и мы с Гарреттом тихо сидим, пока пожилой мужчина играет на гитаре, поет хриплым баритоном, глубоким и раскатистым, как море. В конце его выступления женщина, которая должна быть его женой, заключает его в объятия и целует так, словно от этого зависит ее жизнь. Что-то в том, как она смотрит на него, напоминает мне о том, как моя мама смотрит на моего отца. Это заставляет меня улыбаться, пока я не смотрю на Гарретта и не замечаю, что он хмуро смотрит в мою сторону.
Горячий и холодный.
Толкай и тяни.
Он чертова загадка.
Когда день подходит к концу, он отвозит нас обратно в отель. Мы тихо идем по коридору к нашей комнате, останавливаемся перед дверью, как будто боимся того, что будет дальше.
— Я прекрасно провела время, — говорю я, чувствуя себя нелепо из-за того, как по-детски это звучит.
— Я тоже хорошо провел время. — Гарретт улыбается, его глаза пристально смотрят на меня. — Такое приятное время, что я чувствую, что могу это сделать…
Он запускает руки в мои волосы, берет мое лицо в ладони и наклоняется ближе, его губы касаются моих, мягко, настойчиво. Его пальцы сжимаются в кулак, откидывая мою голову назад, когда его поцелуй углубляется, наши языки сливаются, как волны, облизывающие нашу кожу. Он приближается, и моя спина прижимается к двери, толстая длина его эрекции впивается в мой живот.
Это плохо.
Это неправильно.
Это ставит под угрозу все, над чем я работала.
Но мы в пузыре времени, и я перестала заботиться о правильном и неправильном, потому что хорошие вещи случаются с хорошими людьми. А Гарретт и я? Мы хорошие люди.
И нам еще лучше вместе.
Его толчки и притяжения, горячие и холодные, это сжигает меня в огне, и все ощущается сильнее. Лучше.
Мне нравится быть с ним.
— Должны ли мы… Ты хочешь сейчас зайти внутрь? — Спрашиваю я, затаив дыхание между поцелуями.
Он кивает, захватывая мою нижнюю губу зубами.
— Открой дверь, Ангел.
Роясь в сумочке, я нахожу ключ-карту, в то время как Гарретт скользит руками по моей талии, вокруг изгиба моих бедер, и хватает меня за задницу. Его одобрительный рык приводит мое тело в состояние боевой готовности. Соски стали камешками. Бедра сжимаются. Желание скапливается в нижней части моего живота. Я поворачиваюсь, чтобы вставить ключ-карту в замок, и Гарретт отводит мои волосы в сторону, целует нежную кожу на шее, затем покусывает ухо.
Его прикосновение — огонь. Разрушительный, но необходимый для существования.
С этого момента моя жизнь перестанет существовать без этого.
Дверь открывается, и мы вваливаемся внутрь. Его руки. Его кожа. Его голос. Низкий стон, прокатившийся по его груди. Это смешивается с пульсацией в моем сердце. Я роняю сумку и тереблю его рубашку, потому что после целого дня разглядывания, не прикасаясь, мне нужны мои руки на его теле.
Он ловит мои запястья, не давая мне вытащить подол из его брюк.
— Я хочу, чтобы ты умоляла об этом, Ангел.
Я смеюсь, потянувшись к его ремню, но он крепче сжимает его.
— Этот день был твоим, но это? Эта ночь моя.
Он проводит пальцем по моей щеке, когда я опускаю взгляд.
Почему мне так нравится, когда он так говорит?
Гарретт щиплет меня за подбородок и приподнимает мое лицо.
— Умоляй.
— Умолять? — Я усмехаюсь, отводя взгляд. Смущенная тем, что он попросил меня об этом.
— Мы не пойдем дальше, пока ты этого не сделаешь.
Мой голос застревает в горле. Я никогда ни о чем не просила в своей жизни. Мне это никогда не было нужно. Чего бы я ни хотела, я либо уже имела это, либо находила способ получить это для себя. Я сильная, гордая женщина.
Я не умоляю.
Я встречаюсь взглядом с Гарреттом и смягчаюсь перед силой, которую вижу в нем. Он не похож ни на кого, кого я когда-либо встречала. Его энергия соприкасается с моей, открывая ту часть меня, о существовании которой я и не подозревала. Часть, которой нужен кто-то сильнее меня, чтобы расслабиться.
Мой взгляд падает на пол.
Я облизываю губы и обретаю голос.
— Пожалуйста.
— Пожалуйста что? — рычит он.
Мой взгляд ползет вверх по его торсу, вдоль груди, мимо полных губ и точеной челюсти, пока я не встречаюсь с его глазами.
— Пожалуйста, позволь мне увидеть тебя.
— Хорошая девочка, мой Ангел. Мне нравится, когда ты делаешь то, что я говорю.
Боже милостивый, что происходит? Я ухмыляюсь — хотя и не знаю почему — и дрожу от
