беременный живот, — красивой тебя может посчитать только извращенец!
Я цепляюсь за край столешницы, обрамляющей ряд раковин, а моя собеседница, посчитав миссию выполненной, налив воды в стакан, стоящий тут же, предлагает,
— На водички попей, и скажи спасибо, что глаза тебе открыла!
— Спасибо, — лепечу, и еле стою на ногах.
— А, ты думала в сказку попала? — смеётся, — ну бывай, талантливый, автор, удачи! — и уходит гордая и красивая. А я остаюсь одинокая и раздавленная. И не представляю, что делать, но твёрдо решаю, выйти отсюда такой же…
Двадцать минут. Ровно двадцать и ни минутой больше, я отвела себе на то, чтобы появиться из уборной с высоко поднятой головой и развёрнутыми плечами. Плыву по залу, как венценосная особа, гордо демонстрирующая ожидаемого в скором будущем первенца короля! Походка уверенная, от бедра, улыбка открытая, такая, чтобы никто не смог прочесть в ней боль и обиду…
Что произошло за те злосчастные минуты, знаю только я! Хорошо, что никому из женщин не приспичило в это время составить мне компанию. Внутренний переворот, заставивший мгновенно произвести переоценку ценностей, дело сугубо личное, и свидетелей не терпит. А внешняя оболочка пускай ещё немного послужит, дома я дам ей волю ослабнуть, но не сейчас и, уж точно не здесь.
Никто не замечает, никто не сомневается, праздник в разгаре. Лишь Инесса отслеживает каждый мой шаг заинтересованным взглядом. Перехватив его, киваю, как можно дружелюбней, посылая лучи любви, на какие только могу быть способна.
И отправляюсь на законное место — возле трона короля. Айс уже ждёт, заботливо отодвигает стул, не дожидаясь официанта, чтобы я могла без проблем водрузить свой живот.
— Всё нормально, Марин? — спрашивает участливо.
— Всё чудесно, мой милый, — отвечаю с такой теплотой, сделав акцент на местоимении, что, по-моему, он испуган. Во всяком случае, во взгляде мелькнула тревога.
Но потом, видимо, принимает это за хороший знак, и просит минуточку тишины. Гости умолкают, даже лёгкая музыка, звучавшая до этого слабым фоном, выключена. В полной тишине, звенящей набатом в моих ушах от предчувствия непоправимой беды, Аркадий достаёт маленькую бархатную коробочку, и обратившись ко всё понимающей публике, заявляет,
— Друзья! Сегодня здесь за столом только самые дорогие и близкие люди, которых прошу поддержать меня в трудный, но торжественный момент. Трудный, потому что волнуюсь! Рядом со мной не только талантливый автор, прекрасный человек, но и любимая женщина! Единственная за всю мою жизнь, кому я решился сделать предложение руки и сердца! — публика рукоплещет. Скоро мой выход.
Кровь отхлынула в ноги, так что потемнело в глазах. Но я нахожу в себе силы подняться, потому что такое предложение сидя принимать не гоже, даже если в положении, а ещё потому что надо уходить, после ответа сидеть в этом кругу мне не придётся. Но пока Айс ещё говорит, а я ещё молчу и слушаю,
— Марина, любимая моя, надеюсь, твой ответ «Да»? — заглядывает своей синевой прямо в душу, так проникновенно, что поверила бы, если не Инесса, открывает коробочку с кольцом.
Я думаю, оно должно быть очень красивым, красивый мужчина, красивые жесты, почему бы нет? Но я не гляжу. Зачем? Ведь мой ответ,
— Нет! — что повергает в ступор всех, в том числе и соискателя руки и сердца, а я, пока мне дали слово и не перебивают, продолжаю, и даже голос не дрогнул, вот бы так с Инеской спорила! — слишком велика жертва! Ты же победитель, Аркадий, не отступай от принципов! — он ничего не понимает, остальные тоже. Только один человек за этим столом в курсе.
Больше ничего не объясняя, выбегаю из зала, вернее, выхожу такая же гордая и высокая, насколько могу, просто внутри меня всё рвётся поскорее исчезнуть, поэтому, в душе я бегу.
— Что это значит?! — Айс ловит меня уже на выходе. Хватка жёсткая, лицо перекошено гневом! Там у парадного, кажется стоянка такси, надо туда. Но он не отпустит, что мне драться?
— Я в курсе спора, — отвечаю, пусть знает, но унижаться не собираюсь. Его рука слабнет, — обязался жениться на уродке? А если бы выиграл, какова цена победы?
— Бутылка коньяка, — отвечает сквозь зубы, бледнея, как полотно, но даже не стал отпираться, — я и выиграл… — вот это цинизм!
— Хорошая ставка, — мне, каким-то немыслимым образом хватает сил рассмеяться и освободиться от захвата, — не продешевил! — поставил меня и бутыль алкоголя, уверена, дорогого, на один уровень! Ниже падать некуда! Ну, конечно, барские замашки! — в старину за борзого щенка, деревню с крепостными отдать могли!
— Это Инесса? — пытается поймать мою ладонь, но я уже сажусь в такси.
— Какая разница? Это ты! — хлопаю дверцей с такой силой, что если бы не успел убрать руку, наверное, оторвала бы ему пальцы.
Машина отъезжает, и я успеваю увидеть в зеркало заднего вида, как красивый холёный мужчина в безумно дорогом стильном костюме, съезжает по стене здания на пыльный асфальт и так остаётся сидеть, закрыв руками лицо…
А меня накрывает! Теперь могу сама себя критиковать, ругать под аккомпанемент слёз, чем и увлечена: Вот дура! Поверила, снова поверила! Он крутит мной, как куклой с самого начала с самого первого дня, а я ведусь и ведусь!
Я со своей художественной лепкой попалась ему на глаза, и он понял, что со мной можно весело развлекаться, прикольно! Можно делать ставки, можно завалить в постель и чужим именем назвать при этом, подумаешь, всё схаваю! А я и хавала! Ещё и оправдывала! А он почитывал себе и смеялся! Книжечкой купил! Лапши навешал: «талантливый автор» и бла, бла, бла. Ирину подослал, сам даже не стал утруждаться, кукловод чёртов! Спор затеял! Бабы сохнут по этой скотине, вон одна Инеска чего стоит!.. Ну хватит, шутник, поигрались и будет!
Теперь мои правила!..
— Ну, как? — баба Нюра бдит. Только шаги на площадке заслышала, уже здесь! Да ещё и с пирогом в руках, — а где Айс? — жаль хлеб-соль не вынесла на рушнике, как молодожёнам!
— Не Айс, а Аркадий Сергеевич Крылов, — говорю, как можно разборчивей, чтобы уяснила, что не друг он ей никакой, да и мне никто.
— Да, знаю, видела, как он появился красиво! Так где же? Ты про это сказала? — глазами на живот показывает.
— Чего, говорить-то? И так все видят! — наконец, бабка догоняет, что дела не хороши, и поднимает взор от своего творения, что ещё пышет жаром в её руках.
— Ревела? Не поверил, гад, что его? Ах, он скотина неблагодарная, вот
