Я не могу постоянно просить Нину, что-то ему объяснять. Ведь это моя обязанность. Я прошу его сама, говорю с ним, чтобы понял, чтобы знал я не нарочно. Но вижу, что непривычна ему вот такая я. Мне эта женщина и самой кажется чуждой.
– Сынок, ты ведь знаешь, что я тебя очень люблю. Просто сейчас, мне немного сложно.
– Ты выглядишь грустной.
– Ну, я грущу, ведь ты далеко. Однако я радуюсь, когда говорю с тобой и когда узнаю, что ты получил хорошую оценку. Или вижу твое красивое лицо на экране.
– Но, если ты дома, почему я не могу быть с тобой?
– Потому что… Я часто ухожу на процедуры и не смогу о тебе заботиться как следует. Я в полном беспорядке, родной. И я не хочу, чтобы ты отставал в учебе. Но я обещаю, что мы все наверстаем. Ты ведь веришь мне?
Я не сказала ему, что у меня рак. Потому что он может задать вопросы не тем людям, и получить неправильный ответ. Он может впасть в депрессию и постоянно думать о том, что может меня потерять. Я не могу, так поступить с ним.
– Да, – отвечает так тихо и неубедительно.
– Спасибо. Ты очень сильный у меня, что я чувствую, как сама становлюсь такой.
– Правда?
– Она самая. Как поговорю с тобой и становится хорошо.
Он тут же широко улыбается.
– Тогда я буду звонить тебе два раза в день, – громкость его голова внезапно становится выше и выше. – И еще писать сообщения.
– Ну-ну, – улыбаюсь его рвению, – ты главное – учись и не отвлекайся на телефон во время учебы. Это важно, помнишь?
– Я обещаю, честно-честно. И Нине со Славой обещал, когда они купили мне его.
– Я тобой очень горжусь, солнышко.
Наши разговоры часто не очень долгие. В основном это не больше десяти минут. Иногда бывает и такое, что мы с трудом останавливаемся от нескончаемых тем. Но этого в действительности очень мало.
Прошла лишь половина пути, а значит, нам обоим нужна сила и терпение… Теперь и мне они нужны очень сильно.
Середина апреля
Смогла бы я поверить, что вчерашний сеанс был последним? Нет. Если бы не пришла сегодня на обследование.
Последние дни приходилось стискивать зубы до боли, до слез. Да только сил не осталось на это действие.
Я измотана. Я очень устала. И нет этому определенных симптомов или точек обитания усталости. Они все на куче. Будто я порождение боли.
Пятнадцать минут спокойно лежу. Жду.
Мне так хочется воодушевиться. Ждать результаты с улыбкой, но на все это нет никаких эмоций.
Я знаю, что это пройдет. Но на данный момент я могу просто быть в этом моменте, не более того.
– Варвара? – в палату входит врач и я сажусь, свесив ноги.
– Ну что там?
Чувствую, как трясутся руки и ноги от страха.
– Мы с вами говорим откровенно, так?
– Конечно.
– Тогда скажу вам, что терапия не дала нам нужный результат, но…
А я будто и не слышу вовсе. Меня тошнит…
– Мне плохо… простите, – я встаю и иду к ванной, но она меня опережает и подносит тазик, иначе я бы не успела.
Это происходит нечасто, но бывает. Последствия.
Я привожу себя в порядок, не думая о том, что узнала и возвращаюсь в палату.
Она сидит по-прежнему за столом.
– Простите.
– Все в порядке.
– Так значит, – не хватает смелости произнести слова до конца.
– Значит, что? Я недоговорила. Сейчас вы отдохнете четыре дня, и мы закрепим результат химиотерапией иного вида.
– Но вы сказали…
– Я сказала, что лучевая не дала тот самый окончательный результат, на котором мы бы остановились. Поэтому мы посовещались с коллегами и решили, что будет лучше провести адъювантную химиотерапию с циклом ввода препарата один-два.
– Ч-что это значит?
– Три дня мы вводим препарат. Затем две недели вы остаетесь дома. Затем повторяем. Понимаете, Варя, не все раковые клетки были уничтожены. Это необходимо.
Голова закружилась от этих слов и сложных предложений.
– Ну… – облизала сухие губы, – вряд ли я выберу смерть. Поэтому давайте.
– Тогда поговорим немного о правилах питания, режиме, и прочем.
Когда мы закончили я, наконец, осталась одна, расплакалась.
Так хочется кричать. Сжать кулаки и выплеснуть ярость, скопившуюся внутри, а сил хватает только, чтобы реветь в подушку завывая.
Плевать на волосы, на зубы, на все плевать… Я жить хочу, а она берет и ставит палки в колеса. Отнимает у меня силы и заставляется согнуть колени, упасть…
– Ни за что, – говорю вслух, оглушающей до боли в ушах, тишине. – Черт бы вас всех побрал… Вот увидите…
Начало июня
Нина
Она выглядит такой худой. Такой бледной и нездоровой, что я с трудом заставляю себя не отводить глаза.
Но сегодня не день скорби или грусти.
Это праздник.
Это день счастья.
Перед нами не сломанная женщина. Перед нами сильная женщина. Сильней которой я никогда не встречала, и вряд ли, когда встречу.
Эта женщина отказалась сдаваться. И прошла ад… Я даже не знаю, когда на самом деле этот ад пожирать ее начал. Возможно, задолго до диагноза, поставленного врачами.
Она говорит мне спасибо, говорит, что восхищается моей силой, когда, в свою очередь, я не могу смотреть на нее иначе. Не могу не ставить ее на пьедестал человечности и силы.
Слава обнимает меня за плечи и целует в висок шепча:
– Я положил платок в твой пиджак.
– Спасибо.
Тут же вытаскиваю его и отвернувшись стираю слезы.
Конечно, я плачу. Но это слезы радости, гордости, силы.
Антон не отходит от своей мамы ни на шаг, пока Слава готовит что-то на гриле, что мы купили для этого праздника жизни.
Мы приехали утром и все это время сын, скучавший по матери, не может перестать показывать, что она сражалась не зря.
– Ма-ма-ма-ма… – повторяет Маша, которая бегает по вымощенному плиткой двору с игрушкой в руках и в ходунках. Нам пришлось взять и их с собой, так как решили провести время на улице, а ей не терпелось поползать по траве или счесать коленки.
– Что моя девочка?
Она показывает на бутылочку и я, напоив ее водичкой снова отпускаю «в путь».
Поднимаю глаза, и мы с Варей сталкиваемся взглядом в тот момент, когда Антон отрывается от нее и подходит к моей дочери.
Она улыбается мне, а я делаю в ответ то же самое.
Мне страшно возвращаться даже мысленно в последний месяц химиотерапии.
Когда Варя сказала, что ей будет необходимо провести еще несколько недель на препаратах, потому что ничего не вышло как надо, я впала в состояние схожем с депрессией. Я приехала к ней после того, как она получила первую ударную дозу химиотерапии. Я не могла оставаться в городе, это поедало меня.
Мы за те сутки, что я была у нее, не сказали почти ничего друг другу. В основном молчали и слабо улыбались.
Я не знаю, почему прониклась судьбой этой женщины напротив. Не знаю, почему в принципе судьба столкнула нас с ней. Но мы здесь. Дышим, чувствуем, улыбаемся… плачем…
Варя очень слаба, ее иммунитет практически уничтожен. Постриженную налысо голову она прячет под красивой косынкой, а брови мы накрасили карандашом, но я все смотрю за тем, как ее грудная клетка двигается в такт дыханию и радуюсь.
Мы останемся тут еще на несколько дней. У Антона день рождения и, конечно, мы не уедем, не отпраздновав его.
К тому же приедут и мои родители и родители Славы.
Мы познакомили Антона с бабушкой и дедушкой примерно через неделю после того, как он окончательно остался у нас.
И я не удивилась, когда они хорошо приняли внука.
Они были им очарованы. А кто бы остался равнодушен, ведь он замечательный мальчик.
Это будет праздник десятилетия ребенка, который обязан был родиться тогда, и который в итоге соединил всех нас в этом дне.
Я не думаю о прошлом. Потому что… это так утомляет. Это отнимает много сил, которые нужны мне в моем настоящем. Ведь как показывает жизнь, настоящее может быть полным штилем и радовать редкой волной. А может, сносить штормом, безвозвратно разрушая тебя до основания.
