мой подбородок указательным и большим пальцами.
— Николи тебе не показывал?
Я поджала губы, бросив взгляд на окно, отказываясь отвечать.
— Черт, — выругался он, его горячее дыхание омыло мою шею, когда он наклонился, чтобы сказать мне на ухо. — Это не он был у тебя первым.
Моя челюсть сжалась, губы сомкнулись. Это была тайна, на которую он не имел права, но каким-то образом, хотя я никогда ничего не подтверждала и не опровергала, он вытянул ее прямо из моей души.
— Держу пари, ты скучаешь по вкусу свободы, — прошептал он, и я замерла, ожидая, что он скажет что-нибудь грубое. Я повернула голову к нему, но он не двигался, а это означало, что наши рты были на расстоянии менее сантиметра друг от друга. Я подумала о поцелуе, который он подарил мне в хозяйственном магазине, и пламя разгорелось в моем сердце.
— Смерть — самая настоящая свобода в мире, — прошептала я последние слова матери. Они годами оставались невысказанными, зажатыми в моем сердце. Но теперь я дала их Ромеро, и я не знаю, почему.
— Нет, белла, — сказал он так тихо, что с трудом поняла слова. — Я считаю, что ты можешь найти свободу где угодно, тебе просто нужно пролить достаточно крови, чтобы она была предоставлена.
Он отпустил меня и ушёл, в этот момент моей жизни мне просто хотелось истекать кровью.
***
Мои глаза были прикованы к Рокко, который ел равиоли напротив меня за обеденным столом. Он был полностью поглощен едой, как будто я положила ему на тарелку кусочек рая. Он ел медленно и размеренно, жевал, глотал и улыбался. Не полной улыбкой, но этого было достаточно, чтобы сказать мне, как сильно он наслаждался едой. Меня наполнило чувство удовлетворение, от того, что он оценил мою еду.
Закончив, он откинулся на спинку стула и запрокинул голову, чтобы посмотреть в окно справа от себя. Я продолжала наблюдать за ним, не прикасаясь к своей еде и сжимая в руке вилку. Он очаровал меня, и я наконец поняла, почему. Рокко Ромеро был воплощением свободы. Его дикость никто никогда не сможет усмирить. Он владел миром, потому что не подчинялся его правилам. Даже его отец не подчинил его своей воле, как это делал мой. Рокко был здесь, потому что любил свою семью. Он либо сам решал сделать, как они просили, либо не делал ничего.
Но что-то в нем не хватало, и я не могла понять что именно. Волнение ползло под его кожей, незаполненное пространство, которое он лапал, созерцая. Его взгляд всегда был обращен к небу, как будто он хотел найти там ответ. Рокко определенно что-то искал, и какая-то странная, чужая часть меня хотела найти это для него.
— Еще вина? — спросил Фрэнки, возвращаясь с кухни. — Я бы предложил тебе лучшую партию Ромеро, но кто-то разбил всю партию.
Он с ухмылкой сел рядом со мной, и я не смогла сдержать улыбку в ответ. Он наполнил мой бокал, затем сделал то же самое для Рокко и Энцо, хотя Энцо спал в своем кресле, положив руку на живот.
— Если ты будешь так хорошо нас кормить, все начнут называть нас fratelli grassi. Перевод: Толстые братья.
Рокко ухмыльнулся, вытянув руки над головой и сцепив пальцы, потянулся. Я не могла представить, чтобы он выглядел иначе, чем высеченный из камня, особенно когда его рубашка задралась вверх, а мой взгляд опустился на соблазнительную дорожку волос, спускавшуюся под его пояс.
Господи, помилуй мои гормоны.
Входная дверь открылась, и Энцо проснулся, выхватывая из-за пояса охотничий нож.
— Что?
— Дерьмо, — прошипел Рокко и поднялся на ноги.
Фрэнки, казалось, не знал, что делать с собой, устроившись на столе лицом к двери.
В комнате раздались шаги, и я повернулась, чтобы посмотреть на вошедшего. Там стоял Мартелло в прекрасном костюме, рядом с ним стояла темноволосая женщина. Она была красива, но ее глаза были острые, как бритва, когда она посмотрела на меня. Позади нее шел тощий парень со шрамом на носу. Что-то в его взгляде заставило меня бояться его больше, чем любого другого Ромеро вокруг меня в тот момент. Как будто ему не хватало жизненно важной части человечества.
— Как здесь уютно, — усмехнулся Мартелло.
— Мы просто ели, — лениво сказал Энцо.
— Я вижу, — резко ответил Мартелло, сверля взглядом мою голову.
Женщина прошла дальше в комнату и наклонилась, чтобы поцеловать Фрэнки в каждую щеку. Она обошла все, одинаково приветствуя мальчиков, разглядывая их так, словно ждала, когда же она впечатлится.
— Как приятно видеть вас, мальчики, — легко сказала она, жестом показывая Рокко, чтобы тот пододвинул для нее стул.
Он так и сделал, но его плечи были напряжены, как будто ему было не комфортно. Она плюхнулась на стул, глядя на меня с ненавистью, кажется просачивающейся даже из пор ее безупречной кожи.
— Почему она сидит за столом? — пренебрежительно спросила она, не глядя мне в глаза.
Я смотрела прямо на нее, пытаясь понять, знаю ли я, кто она такая. У меня в голове была сотня имен Ромеро, но не всегда к ним привязывались лица.
— Ей надо где-то поесть, тетя Кларисса, — сказал Фрэнки, и мое сердце сжалось от осознания.
Кларисса Ромеро была безжалостной ведьмой, обожавшей перерезать глотки. Всего несколько месяцев назад она хладнокровно убила двух моих дальних родственников, жестокость их смерти вызывала холод в костях. Но хуже всех был ее странный сын, Гвидо, которого, должно быть, скрывал Мартелло. Он был больным ублюдком, привыкшим выпытывать информацию из своих врагов. Если Калабрези попадут в руки Гвидо, их ждет настоящий ад, прежде чем он позволит им умереть.
— Присаживайся, папа, — сказал Энцо.
— Я не сяду за стол с Калабрези, и меня оскорбляет, что мои сыновья так поступают. Она спит в одной из кроватей твоей мамы? — прорычал он, и страх пронзил мое сердце.
Я посмотрела на Рокко, но он избегал моего взгляда.
— Конечно нет, — просто сказал он.
— Она спит связанная в гостиной, — быстро добавила Фрэнки.
Мартелло фыркнул.
— Подвал — единственное место, подходящее для отродья Джузеппе Калабрези.
— Там слишком холодно, — твердо сказал Рокко. — Она умрет через день.
— Ерунда, — рявкнул Мартелло и вышел из комнаты, оставив мое сердце бешено колотиться в груди.
— Я пойду его успокою, — сказала Кларисса, прежде чем встать и пройти через комнату. Она задержалась в дверях и оглянулась на братьев.
— Я предлагаю тебе отвести эту маленькую шлюху туда, куда хочет твой отец, прежде чем он вернется.
Она исчезла, и я поерзала на стуле, мои руки сжали край
