— Но сначала надо было устроить Олега в детский садик. С нянями у нас сразу вышли нелады, так что... Устроили через знакомых в частный сад. Я знала, что Олег будет орать, устроит истерику уже через пять минут — это мы с няней проходили. Ну и в первый день пришла с ним.
— И как прошло? — поинтересовался Егор.
— А прошло так, что Олег мой сразу же нашел с ребятишками общий язык. Через пять минут потащил их строить крепость, уплел за завтраком кашу так, что трещало за ушами... Я тоже включилась, строила башню с ними, сказки им читала, песни вместе пели после сна...На второй день уже не было нужды приходить, но я напросилась. Сама от себя не ожидала, что захочу снова побыть с кучей детей... с кучей орущих детей, прошу заметить! — Егор серьезно угукнул. — Вот так и поняла, что хочу и, главное, могу, работать с детским коллективом. Мне с ними нравится.
— Это самое главное, — сказал он, наклоняя голову и скользя губами по моей щеке, носу, губам...
Налетел порыв ветра: сырой холод от воды, голоса с берега, запах костра. Мы оба прислушались; музыка, кажется, стала громче, у стола как будто стало больше людей.
— Идем обратно? — предложила я. — Кажется, все снова собрались.
Мне было так хорошо идти рядом с Егором и так тепло при мысли, что для нас двоих вечер еще не закончился, что я почти не обращала внимания на то, что происходит вокруг. И потому, услышав перекрывающие музыку вопли Сашки Лапшина, сначала подумала, что мне чудится.
— Ах, уе... ах, уехал мой любимый! — орал он, приплясывая возле костра, вокруг которого уже снова собрались Жерех и его друзья. — Ну, Никола, дружбан называется, блин! Так бы и умотал на свой север, ни слова бы не сказал! Давай, наливай, сегодня не я за рулем!
Мы двинулись медленнее, чтобы присмотреться... и правда, это был Лапшин, а рядом с ним, старательно делая вид, что вопли Сашки ее ни капли не раздражают, стояла Эмилия.
— Эй! — замахала вдруг она нам. — Егор!Наильчик! Привет!
Она разглядела меня и запнулась, но Лапшин уже тоже заметил нас и тоже замахал руками, вопя, как резаный:
— Эй, там, молодежь!
Эмилия толкала его в бок, яростно что-то бормоча, но Сашка отпихнул ее и снова заорал, нимало не смущенный:
— Айда сюда, однокласснички!
— Лапша, хватит драть горло, башка болит уже, — услышала я голос Жереха, и в нем была на сей раз настоящая, нескрываемая досада.
Никола их не приглашал. Я подозревала, что кто-то проговорился Лапшину или Эмилии, и поэтому их и принесло сюда, хоть и не сразу, ноНикола их не приглашал. Я увидела, как Эмилия уверенно подходит поздороваться с девчонками, и как практически сразу усаживается за стол, не прекращая болтать, и под ложечкой у меня неприятно засосало.
— Я поговорю с ней, — сказал Егор.
Я замотала головой.
— Не надо. Я не хочу, чтобы все на нас таращились.
— Тогда поедем домой. Все равно ничего хорошего из этого не выйдет. Хочешь, уйдем прямо сейчас?
Желание сбежать было очень сильным. Но если мы уедем... не будет ли это означать, что Эмилия победила, даже если я и Егор теперь вместе не благодаря ей, а вопреки?..
Я не успела додумать, оформить свою мысль до конца. На моих глазах Жерех отвел Лапшина в сторону и что-то ему сказал — и Сашка поник головой, сдулся и быстро закивал, не говоря ни слова. А уже через десять минут после нашего возвращения Эмилия и он попрощались с нашей не особенно расстроенной их ранним отбытием компанией и уехали.
Мы и сами уехали еще через полчаса, дождавшись картошки и испачкав, совсем как в детстве, пальцы черным пеплом.
— Ну, давайте тут, не пропадайте, — сказал Жерех, пожимая Егору руку уже у машины. — Приеду через год, дай бог, свидимся.
— Дай бог, — поддержал Егор.
— Береги себя, Никола, — сказала я. — Ни пуха, ни пера.
— И ты себя береги, — неожиданно без иронии отреагировал он, но тут же исправился: — И кота моего береги как зеницу ока. Приеду — проверю.
— Это уже мой кот, — сказала я.
— Я те проверю, — сказал Егор одновременно со мной, и вот так мы простились.
***
С легкой горчинкой в сердце — потому что прощание, пусть даже с человеком, который и не был тебе особенно близок, но нравился в глубине души, всегда несет грусть — мы добрались до дома Егора.
Держась за руки, почему-то почти прокрались через освещенный уличным фонарем двор к золотисто-коричневой деревянной двери, которая бесшумно открылась по просьбе ключа и впустила нас внутрь.
Внутри тоже было темно, и я разулась и вцепилась в руку Егора, чтобы его не потерять, но тут же по классике жанра споткнулась о собственную обувь и упала в его объятья. Его руки поймали меня, губы накрыли мои на середине вдоха — и в темноте это было иначе.
Ближе.
Ярче.
И в темноте тот огонь, который рвался из нас на свободу, стал крепнуть и разгораться — не обжигая, но наполняя собой, — и вскоре я чувствовала кожей каждый всполох этого огня, а сердцем — каждый быстрый удар другого сердца.
— Не боишься? — спросил Егор, совсем как тогда, переплетая мои пальцы со своими и увлекая меня дальше, в темноту.
— Не боюсь, — ответила я ему, и через несколько мгновений земля и небо перевернулись, а пламя рвануло ввысь.
ГЛАВА 31. ЕГОР
Он не хотел, чтобы все было сразу и быстро, но как может быть сразу и быстро то, что таится, бьется в тебе много лет и уже давно хочет вырваться наружу? А еще были виноваты эти последние дни: близость ее тела, объятья, поцелуи, запах волос — они преследовали Егора даже ночью, лишая сна и заставляя ворочаться в постели.
Это была его Ника.
Это был тот самый чертов второй шанс, в котором он, сам этого до конца не осознавая, так глупо и отчаянно нуждался. Надежда на то, что все еще может быть хорошо. Желание — еще одно глупое и отчаянное — избавиться от саморазрушительной злости и простить ее, Лаврика и себя за малодушие и слабость.
И теперь, когда она, уставшая от нежности и страсти, спала, свернувшись клубочком, в его объятьях, Егор понимал:хоть разбейся, хоть умри— он никогда не сможет полюбить никого другого. Он никогда сможет быть счастливым ни с кем другим, пусть даже этот кто-то другой будет свят, светел и непогрешим.
Они оба уснули поздно, но проснулся Егор отчего-то рано, будто нарочно, чтобы в полной мере осознать и восхититься тем, как приятно просто лежать в одной постели рядом с мягкой, согревающей его плечо своим дыханием Никой. Их тела крепко переплетались, и Егор поцеловал Нику в макушку и закрыл глаза, удовлетворенный осознанием и восхищением, намереваясь поспать еще...
— Я тоже проснулась, — пробормотала она почти тут же и зевнула, едва успев прикрыть рот ладонью. Теплая и доверчивая, эта ладонь тут же легла на его грудь, чтобы одарить сонной лаской, перед тем как снова спрятаться под одеяло. — Который час?
— Часов восемь, — предположил Егор, не найдя в себе сил отвернуться от нее, чтобы взглянуть на часы. Пододвинул Нику к себе ближе, зарылся лицом в ее волосы и улыбнулся, когда она запросто передвинула его руку себе на живот под одеялом и накрыла своей рукой. — Спи, рыжик. Можно еще спать.
Ника вздохнула.
— Нет, — сказала печально. — Надо домой. Мама у меня понятливая, конечно, но лучше я пораньше.
— Что пораньше? — спросил он, сразу же тоже огорчаясь.
— Повинюсь, — пояснила она. — Сегодня точно надо, она ведь ждала меня, наверняка легла спать позже. Зато в следующий раз уже сразу скажу: я приду утром, не жди.
— В следующий раз — это сегодня, да? — с нескрываемой надеждой в голосе спросил он.
Ника засмеялась: тепло, солнечно, беззаботно.
— Посмотрим, как мне понравится твое поведение.
— Уверен, что понравится, — заверил Егор.
Его рука выбралась из-под ее, поползла по животу выше, к другим, не менее привлекательным частям тела, и их общий смех растворился в поцелуях.
