— Егор...
— И я простил тебя, — перебил он. — Я не смогу делать вид, что ничего не было, но я тебя простил.
— Я бы никогда не попросила тебя притворяться, что ничего не было, — сказала я.
Он ничего на это не сказал; меня же немного знобило от слов и выражения его лица.
— Я собирался приехать к тебе в Оренбург, если бы уехала. Туманов ничего не говорил? Я просил его узнать у тебя, на какое число ты взяла билет.
Я недоверчиво приподняла брови.
— Ты хотел ко мне приехать?!
— Хотел, — подтвердил Егор. — Потрясающая логика, правда? Говорю любимой девушке, что не верю ей, отпускаю обратно к бывшему мужу — и тут же собираюсь поехать следом, чтобы уговорить ее вернуться.
Он, казалось, хотел продолжить тему, но передумал и вместо этого шагнул ближе. Осторожно, бережно провел руками по моим плечам, по предплечьям, спустился до кистей, переплел мои пальцы со своими — и теперь я не могла даже помыслить о том, чтобы отстраниться.
Минуты две мы просто стояли и снова молчали.
— Хорошо, что я осталась, — сказала я наконец.
— Да, — согласился Егор тут же. — Хорошо, что ты осталась, хорошо, что нашла работу, завела кота...
Он несмело улыбнулся мне, и тоже улыбнулась... улыбнулась, хотя внутри бушевал шторм, и много было несказанного и необъясненного — но это все потом, потом, когда шторм немного утихнет, а сейчас... Сейчас будто весь вечер ждали этого момента, его ладони отпустили мои и взмыли вверх, раскрытые и беззащитные снова легли мне на плечи и кончиками пальцев зажгли под кожей шеи теплые точки-огоньки.
— Вернись ко мне, Ника, — проговорил он, пока я, замерев, блаженно впитывала это почти забытое тепло. — Я тебя люблю. Мне не нужен никто другой.
— А Наиля? — спросила я глупо.
Он вздохнул, будто сдаваясь перед неизбежностью вопроса.
— Ник, ну неужели ты думаешь, я пришел бы и говорил бы все это, если бы мы с ней не расстались?
Я помотала головой, не смея поднять глаз.
— Я знаю, это не лучшее время, — продолжил Егор, на всякий случай сначала дав мне пару секунд на еще один глупый вопрос, — у тебя трудности на работе, ты переживаешь за сына, но, Ника, я совсем не умею ждать подходящих моментов... Да и когда он случится, этот подходящий? А вдруг и вовсе не наступит?
А бывают ли вообще подходящие моменты для прощения, признания, примирения с тем, кто тебе дорог? Нужно ли ждать, пока сойдутся звезды и выстроятся в парад планеты, чтобы набрать номер или постучать в дверь, и, услышав родной голос и увидев любимое лицо, сказать: «Мы оба наговорили так много лишнего. Прости»?
Егор приподнял кончиками пальцев мое лицо, чтобы встретиться со мной взглядом.
— Скажи, что ты дашь нам шанс, что хотя бы подумаешь об этом. — Но он тут же дернул головой, отметая свою просьбу. — Нет, не надо, не слушай меня. Скажи, чеготы самахочешь.
— Я хочу, чтобы мы были вместе, — ответила я ему, и нахлынувшая откуда-то изнутри волна невероятного облегчения заставила мой голос зазвенеть.
— Как здорово, когда совпадают желания. — Егор погладил мою скулу большим пальцем, притянул меня к себе и позволил, совсем как раньше, доверчиво приникнуть щекой к его груди. Его ласковый голос затихал с каждым произнесенным словом, пока наконец не превратился в шепот. — Значит, мы с тобой снова вместе, рыжик, трусливый заяц, смешная моя Ника...
ГЛАВА 30. НИКА
Я понимала, что или поздно пришлось бы это сделать, но все равно было страшновато. Впрочем, отступать было некуда: у ворот стояла машина, в машине сидел Егор, и он еще вчера позвонил Жереху и сказал, что мы придем вдвоем.
Придется ехать.
— Привет, Ника.
— Привет. — Я остановилась у машины и подала Егору штопор, а после неловко потрясла перед открытым окном серой спортивной сумкой, которую держала в руках вместе с ветровкой. — Брошу на заднее сиденье? Там полотенце, спрей от комаров и всякая мелочь типа влажных салфеток.
— Бросай, — сказал он. — А штопор зачем?
Я положила сумку назад и забралась на пассажирское сиденье, прежде чем ответить.
— Никола попросил. Свой где-то потерял.
— Понятно, — Егор убрал штопор в бардачок, — я сам его отдам.
Я спрятала улыбку.
Эти три дня от среды до субботы прошли для меня как длинный один. Один, потому что разговор, который мы только-только начали тогда, на крыльце, продолжился следующим вечером, а за ним и следующим, и вот теперь и сегодня днем.
Мы снова, уже с поцелуями и объятьями мирились, говорили о прошлом — тщательно, как бисер для фенечки, подбирая слова, — и прокладывали, протаптывали от него к настоящему новую тропку.
Шептали нежности... о, сколько нежностей в нас накопилось за пять лет!
В открытую разглядывали друг друга, и когда я призналась Егору, что стесняюсь того, что после рождения Олежки набрала вес, он схватился за голову: «Ника, ну что ты такое говоришь!»
«Но ведь это правда, — гнула свое я. — Помнишь, какой худышкой я была? А сейчас...»
«Сейчас мне нравится больше, чем тогда. Намного больше», — сказал Егор и покраснел, и я вдруг тоже покраснела, хотя ничего такого не сказали ни он, ни я.
Мы встречались каждый день. Я приходила домой после работы, звонила — и он мчался ко мне, пил чай с душицей и малиной в обновленной кухне и уговаривал меня отдать ему кисточку или помочь с поклейкой плитки на потолок, когда я, усадив его на стул уже в спальне, которой занялась к концу недели, принималась за работу.
Я говорила, что сделаю все сама, и Егор сдавался «ладно-ладно», но иногда подкрадывался незаметно, пока я красила, или ловил, когда я спускалась со стула, и, поймав и прижав меня к себе, не давал сделать дальше и шага.
«Вот и будем так стоять, пока не разрешишь мне тебе помочь».
«Как два дурака», — радостно заявляла я, и он не менее радостно подтверждал:
«Именно, как два дурака. Как тебе перспектива?»
«Любовь до гроба — дураки оба», — отвечала я, хихикая и млея от его дыхания у моего уха.
Мы договорились сказать обо всем Лаврику, когда он привезет Олежку. Олежке... с ним было сложнее. Я не могла так просто поставить сына перед фактом, заявить, что мама любит кого-то другого, а не папу. Вот здесь нам требовалось время. Вот здесь мы должны были сначала разобраться во всем сами, без участия маленького мальчика, которому сейчас и так было нелегко.
Но хотя бы в эти дни я позволила себе не задаваться трудными вопросами, а просто быть счастливой.
Место для отдыха Жерех выбрал идеальное. Беседки с металлическими зонтиками, мангалы для желающих пожарить на огне мясо или рыбу, пологий спуск с пляжа — и захватывающий дух обрыв на западном берегу, с которого каждый уважающий себя солнечногорский мальчишка хоть раз да сиганул в воду, раскачавшись на тарзанке и отчаянно вопя.
На озере было яблоку негде упасть. Начался купальный сезон; в беседках сидели отдыхающие, из открытых багажников десятка машин доносилась вразнобой музыка, а в расставленных поодаль мангалах вовсю жарились шашлыки. Я увидела Жереха и других гостей вокруг самого большого стола: чуть особняком явно городские парни и девушки чуть старше нас и более плотная и шумная компания одноклассников и татарской параллельки, в которой я бессознательно искала и с облегчением не находила ни Эмилии, ни Наили.
Мы обменялись приветствиями с Жерехом остальными, и взгляды знакомых девчонок и парней заскользили по нам — любопытные, недоуменные, вежливо-равнодушные. Сам же Никола, как обычно, без причины чужой личной жизнью не интересовался.
Без комментариев забрал штопор у Егора.
Отдал мне, чтобы я положила на стол.
— Поможешь с костром? — кивнул он в сторону бумажных пакетов с углем, и Егор кивнул в ответ. — Так, девчонки, а вы давайте разгружайте все, салаты режьте, все дела, пока мы тут занимаемся шашлыком. И включите что-нибудь, чтобы повеселее. Только не шансон!
Я сделала шаг в сторону — рука Егора настигла мою, заставила остановиться и обернуться, чтобы мы с ним смогли встретиться взглядами.
