— Твой малыш спит? — спрашивает Ваня, когда мы разговариваем с ним по Скайпу.
— Да, ещё не проснулся, — улыбаюсь племяннику в ответ.
Ирина написала мне первой несколько месяцев назад. Сказала, что Ваня соскучился по мне, постоянно спрашивает и хотел бы поговорить. Она, впрочем, тоже, но пока не смеет надеяться на моё прощение. Знает, что я ещё злюсь, поэтому любезно дает мне время, а я в свою очередь не говорю ей сроки.
У моей обиды нет чётких рамок — пока я чётко ощущаю боль от того, что Ира так поступила со мной. Своей вины не отрицаю, но именно сестра стала основным катализатором к тому, что я теперь живу в чужой стране одна. Без мужа и отца своего ребёнка.
Ира говорила, что, став матерью, её пойму. Теперь я и правда убеждена, что ради собственного ребёнка любая мать способна на многое, но примерять на себя роль сестры не хочу.
На общение с племянником я согласилась. Его вины в случившемся нет. Он по-прежнему мой милый и любимый мальчик, который показал значительные успехи после лечения в Израиле. Ваня почти дотянул до своих сверстников. Стал разговаривать значительно лучше, да и умственное развитие явно сдвинулось вперед — он отлично считает и правильно строит предложения. Я радуюсь за него, но моя радость с горчинкой, потому что ценой его лечения стала моя личная жизнь.
— Ты уверена, что не хочешь, чтобы я передал трубку маме? — спрашивает, насупившись.
— Нет, Ванюш, не стоит.
О причинах он больше не спрашивает. Спросил лишь единожды не поссорились ли мы, но я перевела тему и предпочла об этом не заговаривать.
— Хорошо, — соглашается со мной племянник. — Тогда… я передам от тебя привет маме?
— Передай, — сдаюсь и шумно выдыхаю.
Он показывает мне свои новые игрушки и конструктор, интересуется почему у меня на заднем фоне зелено и тепло, а у него выпал снег. Вопросов так много, что разговор затягивается на несколько часов. Как раз то время, пока в своей кроватке мирно спит мой собственный сын.
— Ты проснулся, мой сладкий, — произношу, закончив разговор с Ваней.
Сыночек забавно причмокивает губками, ищет мою грудь.
— Одну секунду, мой хороший, — меня накрывает волна умиления и сердце наполняется уже привычным теплом.
Спускаю майку, расстегиваю специальный бюстгальтер для кормления, сажусь вместе с сыном в кресло-качалку и прикладываю его к груди. Во время кормления мой прилив нежности не иссякает — я смотрю на его чёрные бровки, длинные реснички, встречаюсь с ним взглядами и не могу поверить в то, что точная копия Руслана сейчас находится со мной.
Малыш не дает мне скучать, несмотря на то, что недавно я наняла няню, а Стелла бывает у нас дома почти каждый день. Мне пришлось повзрослеть ради него, вылезти из своей скорлупы, скинуть бремя тепличной папиной дочки. Теперь я сама родитель — несу ответственность за жизнь и здоровье своего ребёнка, принимаю решения и пытаюсь сделать всё, что в моих силах, чтобы сынок ощущал себя со мной защищенным и любимым.
После кормления я сменяю ему подгузник, переодеваю в легкий слип, после чего делаю несколько фотографий. Мой телефон уже до отказа заполнен его фото и видео с самого начала рождения. В день я могу фотографировать несколько десятков раз, чтобы потом при встрече с Куратовым восполнить тот пробел, во время которого его не было с нами.
— Мы на прогулку, — сообщаю помощнице, которая помогает убирать в доме два раза в неделю.
Всё остальное время я справляюсь сама — таким было моё желание. Помощница понимающе кивает и желает нам приятного дня.
На улице как обычно солнечно. За то время, что я живу в Майами здесь было минимум дождливых дней. Возможно, мне хотя бы в этом повезло, а может быть это является нормой.
— Доброе утро, Ева! — произносит на английском мой сосед по имени Макс.
Он подходит ко мне, минуя ограждение дома. Одет в серую растянутую футболку и шорты цвета хаки. Ему сорок и несколько месяцев назад он развелся с женой, потому что она ему изменяла. Та забрала сыновей, собаку и переехала к любовнику в другой штат. Мы познакомились ещё тогда, когда я была беременна, а он переживал сложные времена. Мы не стали друзьями, но несколькими фразами в день вполне могли переброситься.
— Доброе утро, Макс. Как дела?
Он заглядывает в коляску и умиляется моему сыну. В Америке люди часто умиляются чужим детям и мне это нравится.
— Сегодня взял работу домой, вместо того, чтобы ехать в офис, — у него искренняя открытая улыбка. — Потом буду готовить мясо на гриле и пить вино.
— Отлично, вижу, что тебе стало гораздо лучше, — улыбаюсь ему в ответ.
Такому как Макс просто невозможно не улыбаться. После развода он значительно прибавил в весе, отчего кажется таким себе добродушным веселым толстячком.
— Да, я прошел несколько курсов занятий с психотерапевтом, и он сказал, что я вполне открыт и готов к новым отношениям, — Макс чешет бороду и слегка щурится. — А ты, Ева? Что делаешь сегодня вечером?
Нервно сглатываю и слышу, как шумит в ушах. Общение с Максом не предвещало ничего такого, отчего бы он мог подумать, что я свободна. Не знаю в чем мой промах и где я дала повод, но мне нужно собрать волю в кулак и достойно отказать ему, чтобы в следующий раз подобное больше не приходило ему в голову.
— Не подумай ничего такого, Ева, — Макс похлопывает меня по плечу, но внутреннее напряжение не проходит. — Это просто дружеский ужин, ведь я неплохо готовлю мясо. Во всяком случае жена всегда меня хвалила.
— Прости, Макс, я не приду.
— Почему? — искреннее недоумевает он.
Руку с моего плеча не убирает, отчего уровень моего личного комфорта резко падает вниз. Хочу отодвинуться от него и уже придумываю подходящие слова для отказа, но кто-то опережает меня.
— Убери от неё руки, — слышу твёрдый голос на английском позади себя.
Только потом слышу шаги, вижу тень и мощную мужскую фигуру за своей спиной. Голос мне до боли знаком, потому что он принадлежит Куратову.
Я стою словно приросшая к земле. На улице вдруг становится холодно, по коже разбегаются мурашки, а сердце ускоряет ритм и спустя несколько секунд рвётся из груди.
Боюсь поворачиваться назад, боюсь двигаться, боюсь, что мне показалось и на самом деле это не он.
— Ева, ты знаешь его? — допрашивает меня Макс. — Я могу вызвать полицию, если этот человек тебе незнаком.
— Я её муж, Макс. Поэтому, по-хорошему прошу, убери от неё свои руки.
Глава 47
* * *
— Я её муж, Макс. Поэтому, по-хорошему прошу, убери от неё свои руки.
Возможно, Макс не верит его словам, потому что за почти девять месяцев жизни здесь, он ни разу не видел моего мужа в глаза, но руку на всякий случай убирает. Руслан умеет напирать и убеждать, уж это я точно знаю.
Сделав над собой усилие, все же поворачиваюсь назад и мысленно молюсь о том, чтобы видение никуда не испарилось… пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Всё происходит словно в кадрах замедленной киносъемки. Взгляд чёрных глаз впивается в моё лицо, смотрит жадно, пристально, быстро, словно тоже прощупывает — настоящая ли я.
Я настоящая. Целиком и полностью твоя.
Меня будто ударили в грудь и сбили дыхание. Открываю рот, пытаюсь произнести хоть что-то членораздельное, но сквозь боль, разрастающуюся внутри меня, не могу этого сделать. Изо рта вырывается громкий всхлип. По щеке катятся солёные дорожки из слёз — опекают и жалят кожу, мешают чётко видеть Руслана.
Он почти не изменился с тех пор, когда я видела его в последний раз. Это было в доме, куда привёз меня Соколов. Куратов был в обтягивающей футболке и чёрных джинсах. Он был зол на противника, но с нежностью смотрел на меня, когда я просила его все бросить и уйти. Я понимаю его сейчас — он не смог бы. Он приехал, чтобы спасти и защитить меня.
— Здравствуй, Ева, — произносит Руслан, не отрывая взгляда.
Он выглядит уставшим, что немудрено. Я хаотично думаю о том, когда его отпустили и почему Давид не сказал мне об этом, хотя вчера мы разговаривали с ним по телефону? Но всё становится таким неважным и далёким, когда Руслан делает ко мне шаг навстречу, вытирает кончиками пальцев мои слёзы и, склонившись надо мной, целует.
