меня все больше. Особенно, когда Харитон отпустил меня и проплыл чуть вперед. Но он вдруг зацепился за ветку, повис на ней и поймал меня. Но я уже так устала, что хотела просто закрыть глаза и расслабиться. Отпустить ситуацию, не думать о том, а что же, собственно, дальше. Но не тут-то было.
— Ева! Подтягивай ноги, ленивая задница, я не планировал себе умирать, — он чуть помогает мне, и я закидываю ноги на ветку, по которой ползу к берегу, но продолжаю смотреть назад, на то, как выбирается Харитон. Спустя пару секунд мы без сил валимся на мягкую траву близ берега и просто дышим.
— Если ты не планировал умирать, почему не следил за языком, — часто дышу, наслаждаясь тем, что жива и что солнышко греет мокрое лицо. Но над ним словно нависает туча. Я открываю глаза и вижу лицо Харитона. Он как-то умудрился потерять свой парик.
— Надеюсь, тебе не пришлось снимать скальп с Баскова, чтобы носить его парик?
Харитон смеется и наклоняется ниже, капая на меня водой.
— Я бы с кого угодно снял скальп, чтобы вернуть тебя и Данилу. И я не жалею. Если бы все пришлось повторить, я бы повторил.
— И это падение?
— Ну, можно и без него, — говорит он все тише, дышит все чаще, а мне еще столько ему нужно высказать, но сейчас хочется только одного. – Ева.
— Харитон, — хриплый стон вырывается, когда он целует меня, мягко, нежно проникая языком в рот, скользя по небу, зубам. От губ, спускается к шее, ниже. Туда, где сквозь тонкую ткань торчат горошинки сосков. Он берет их в рот, прикусывает, не на миг не отрывая от меня взгляда, словно боясь потерять.
— Не думай, — на выдохе, когда его пальцы скользят по лодыжке, чертят круги на коленке. – Что мы закончили. Нам… — другая рука уже под юбкой, находит кромку белья и ныряет внутрь. – Нам нужно многое обсудить. И не думай, – он оставляет мою грудь, что теперь ноет без ласки, и спускается губами к трусикам. И мне бы надо спросить, что за ерунду он затеял, напомнить, что это все как-то негигиенично, но я просто облизываю губы и застываю в ожидании, стискивая пальцами траву. – Не думай, что это все что-то будет значить.
— Сколько слов, когда язык можно использовать для других, более приятных вещей, – усмехается подонок и проникает губами под трусики, отчего по телу проходит заряд электрического тока, вынудивший меня прогнуться и просто поддаться этому невероятному ощущению.
Каждую минуту. Каждую секунду. Каждое мгновение этого спектакля я был на грани. На пределе своих возможностей. Мне нужно было не сорваться, не нарушить собственных правил, сдерживать себя и не встряхнуть Еву, опрокинуть ее на кухонный стол, сорвать вещи и доказывать, доказывать, доказывать, что даже после смерти ей никуда от меня не деться. Что, в тот самый миг, когда она вошла в мой дом в своем любопытстве увидеть свою школьную безответную любовь, она решила свою судьбу. Она сама преподнесла себя мне в подарок и теперь у нее нет выбора. Теперь только одна дорога ее ждет. Рука об руку. Она разве что может решить в ад или рай. Но даже пытаясь затащить меня в ад, царапая в кровь мою спину, кусая за горло, как настоящая тигрица, она лишь возносила меня на небеса. Потому что больше не было игры, не было притворства, теперь она знает кто я, а я знаю кто она. Бешенная, временами истеричная, по-своему мудрая, искренне наивна, но самое главное отчаянно самоотверженная. Она может подвергаться боли, страданиям, лишаться любви на всю жизнь, но никогда не предаст сына и всегда будет его ставить выше себя. Но сейчас это все отходит на второй план, потому сейчас не нужно ей что-то доказывать, кричать, говорить, как я готов в лепешку ради нее разбиться, как я был зол на нее, на себя, потому что сейчас она в моих руках. Расслабленная, готовая на время забыть обиды и просто окунуться в похоть. И я прослежу, чтобы это время еще долго не заканчивалось.
Мой язык между мягких складочек, скользит по ним, вкушает сладость. И самый кайф в том, что не нужно торопиться, что, даже искупавшись в реке, не нужно бежать греться. Природа всегда создает лучшие условия для секса, для того, чтобы забыться и просто наслаждаться. Тем, как елозит Ева попкой по мягкой траве, как соски готовы прорвать тонкую ткань, как пальцы в бессилии что-то сделать мнут траву, пока я сильными хлесткими движениями мну ее клитор, снова и снова купая ее в лучах экстаза. И все это на грани реальности, потому что желание проникнуть туда, где скользит язык, членом почти невыносимое, граничащее с болью. Хочется быть глубоко в ней, смотреть в глаза и объяснить дурехе, что я не просто так заглянул на тот свет, что я достану ее везде, что она моя. Потому что я не я, если не сделаю свою невесту женой.
Довожу Еву до самой крайней точки, буквально толкаю к краю пропасти, готовый снова окунуть в ледяную реку, и резко прекращаю экзекуцию. И надо видеть ее ошарашенный взгляд. Ведь она была так близко. Но я хочу с ней. Теперь только так. Шорты уже наполовину спущены. Обнажая член, у которого теперь только один путь. Между этих широко расставленных ножек. Я развожу их шире, смотрю, как сияет влагой розовая расщелина, и приближаю член, чувствуя, как заходится сердце от предвкушения.
— В темноте это все выглядело не так пошло.
— Это-то меня и бесило, — выдаю хрипло, на выдохе и приставляю головку к раскрытым половым губам. Таким мягким и розовым, таким нетронутым и нежным, что тело сводит от новой волны предвкушения.
Смотрю на Еву и вижу, что, несмотря на смущение, ей нравится эта картина, что она не может оторвать взгляд. И стоит ей поднять его на меня, как я толкаюсь вперед, проникая с каждой короткой фрикцией все дальше. Умирая от того, как там тесно и горячо, но все-таки заполняя ее до предела, до пошлого звука соединившихся тел, до стона, когда она прогибается, а я теряю равновесие и валюсь на нее всем своим весом. Мои пальцы, словно живя своей жизнью, стягивают с Евы рубашку, предоставляя солнечным лучами и моим
