лимит моего терпения исчерпан.
—Тебе всегда было не до нас с дочкой. Даже сейчас наплевать! Дела, дела, обязанности перед кем-то, но не перед семьей, — гневно бросает мне в спину.
Я останавливаюсь. Словно и не было развода и нескольких лет, которые мы живем порознь.
Собираюсь напомнить истинную причину развода, но передумав, говорю Виталию, чтобы он проследил, как бывшая жена покинет территорию моего дома.
Очередной звонок из больницы застает меня в дороге, когда я еду от следователя. Боровицкий сообщает, что Дудаева Ирина Сергеевна, мать Соны, вернулась и собирается оставаться ночевать под дверями реанимации, интересуется, ли есть где ночевать этой женщине.
— Да, есть. Я скоро буду в больнице и отвезу ее домой, — завершаю разговор и еду в офис, а потом прямиком в больницу.
Заглядываю к дочери. Лена чувствует себя лучше, если так и дальше пойдет, то через неделю она действительно будет дома. Но есть нюанс. Каждый раз, спрашивая про Сону, она сильно плачет, и мне приходится вызывать медсестру, чтобы дочери сделали успокоительный укол. Я всерьез опасаюсь за ее психическое состояние.
Жизнь не всегда справедлива. А в данном случае вдвойне.
Лена засыпает, и я направляюсь на этаж выше, где находится реанимация. Ирина Сергеевна сидит на стуле возле стеклянной двери и смотрит в одну точку. Разбитая, но не сломленная.
— Давайте я отвезу вас на квартиру? — предлагаю я, останавливаясь рядом. — Не стоит здесь ночевать.
— Я хочу остаться здесь, — мотает она головой. — Сона единственное дорогое, что у меня есть. Потерять дочь для меня равносильно смерти, — поднимает на меня пронзительный взгляд.
Меня будто огнем обжигает, потому что сейчас на меня смотрят Сонины глаза.
— Вы ведь тоже испугались за жизнь Лены, когда узнали об аварии? Наверное, вы понимаете, о чем я говорю? — спрашивает она.
Я ничего не отвечаю, просто киваю. Умалчивая о том, что из меня будто выкачали всю кровь, когда услышал, что Сона сильно пострадала и ее жизнь находится на волоске.
—————
— Пап, а мне нельзя в больнице остаться? — шепчет Лена, уставившись в боковое стекло. — Разве честно, что я домой еду, а Сона там одна лежит?
— Во-первых, не одна, а под присмотром врачей, которые дежурят сутками, а во-вторых, разве ты чем-то сможешь ей помочь? К тому же, тебе нужно учиться.
— Пап! — в голосе дочери слышится отчаяние пополам с возмущением. — Как я смогу думать об учебе после всего?
— В первую половину дня будешь учиться, а во вторую ходить к психотерапевту, чтобы поскорее прийти в себя, — чеканю я, давая понять, что спекулировать на моей жалости не получится. — Времени для терзаний у тебя было предостаточно. Пора возвращаться в реальную жизнь.
— Но я не могу, неужели ты не понимаешь? — по щекам Лены катятся слезы. — Думаешь, легко сидеть на лекциях и знать, что я виновата в серьезном ДТП? Что из-за меня лучшая подруга борется за жизнь?
Раздраженно вздохнув, я поворачиваюсь к ней. Дни выдались сложными, да и я не железный.
— Есть альтернатива предстать перед судом и получить тюремный срок. Такой вариант событий тебя больше устраивает?
Побледнев, Лена вжимается в кресло и замолкает. Ничего. Пора как-то приводить ее в чувство. Это я привык относиться к ней как к ребенку, а на деле-то ей уже восемнадцать. Я в ее возрасте чего только не повидал.
— Сегодня у меня встреча в прокуратуре. Будем стараться решить вопрос полюбовно, — уже мягче продолжаю я. — Водитель внедорожника переживает в основном за машину, с ним я лично решу. Твоя задача на сегодня — собраться и продолжать жить. У меня сейчас забот и без того предостаточно. Поняла?
Кивает.
Лене тоже полезно иногда вспомнить о том, что она уже совершеннолетняя. Заявись к ней палату менты с допросом и угрозами, она вряд ли стала бы так долго горевать. Инстинкт самосохранения никуда не деть.
— Пап, а если Сона…
— Ничего плохого с Соной не случится, — отрезаю я слишком резко, чтобы заодно подальше откинуть эту мысль и от себя. — Она молодая здоровая девушка, рядом с ней лучшие врачи. Скоро пойдет на поправку.
— Спасибо тебе за все, что ты делаешь… — помолчав, тихо произносит она. — Даже не отругал меня ни разу за то, что… Хотя ты ведь постоянно говорил, что я езжу невнимательно…
—Ты ведь неглупая. Думаю, сама все понимаешь. И что машина тебе в ближайшие пару лет не светит, тоже.
Дочь снова кивает.
— А Сона, когда выпишется из больницы, сможет снова у нас жить? Ей ведь нужен будет уход.
Я ничего не отвечаю, а Лена, к счастью, не решается переспрашивать. Нет смысла загадывать так далеко. Есть, в конце концов, ее мать, есть личное решение Соны. Разумеется, на это время она будет обеспечена всем необходимым. Деньги — это самое малое, чем я могу помочь их семье.
Оставив Лену дома под присмотром домработницы, я еду на встречу со вторым участником ДТП. Тот ждет меня с готовой справкой от оценщика. Быстро подсуетился. Пробежавшись по ней глазами, я усмехаюсь. Побитую трахому пятнадцатилетней давности ему обсчитали дороже, чем мой Мерседес.
— Запчасти редкие, — мямлит он, поймав мой скептичный взгляд. — Сейчас таких уже не выпускают.
Открыв подлокотник, я протягиваю ему бумажный сверток.
— Это включая моральный ущерб. Надеюсь, машину ты все-таки чинить не будешь и купишь что-нибудь свежее.
По жадному и опасливому взгляду мужика заметно его желание пересчитать деньги, но вместо этого он просто прячет пачку в карман и неуверенно осведомляется:
— Ну... Я тогда пойду?
— Иди, — киваю я, глядя как он неловко дергает ручку пассажирской двери. — Валерий, ведь, правильно? Надеюсь, мы с тобой все раз и навсегда порешили, и в дальнейшем сюрпризов от тебя не будет. Не советую искушать судьбу.
Кивнув, мужик садится в небольшой красный хетчбэк и, подняв за собой облако пыли, уезжает. Я искренне рассчитываю, что он воспринял мои слова серьезно.
….. После встречи в прокуратуре, еду прямиком в больницу. В офисе теперь бывать получается только набегами, а самые важные вопросы решаются по фейс-тайму. Стефания молодец — важные рабочие моменты взяла на себя, и это несмотря на отсутствие помощницы.
Возле реанимации меня застает уже знакомая картина: мать Соны, словно застывшая статуя, сидит в посетительском кресле.
— Вы хотя бы
