спите? — спрашиваю я, садясь с ней рядом.
— Здравствуйте, — безлико здоровается она. — Сплю понемногу.
Мне сложно с ней общаться. Наверное, будь она на взводе и бросайся обвинениями, было бы куда проще. В концов концов, ее единственная дочь по вине Лены лежит в реанимации, и женщина имеет полное право. Но она этого не делает, и потому я всякий раз не знаю, что сказать. Утешения она не просит, а если и плачет, то лишь тогда, когда никто не видит.
— Давайте я вызову вам такси до дома, и вы немного отдохнете. Со дня на день Сона придет в себя и захочет вашего внимания.
— А если она проснется, а меня тут не будет? — тихо говорит она, не глядя на меня.
— С врачами есть договоренность. Они сразу же вам позвонят, можете не сомневаться. Я сам планирую дождаться главврача. Если Сона очнется в это время — обязательно вам наберу.
Женщина кивает, пусть и с заминкой. Едва ли потому что я хорош в уговорах — скорее она действительно вымотана. Такси приезжает за ней через десять минут, после чего я звоню Боровицкому.
— Денис Евгеньевич, скажи своим, чтобы ненадолго меня в реанимацию пустили.
Эту просьбу от меня он слышит уже не в первый раз и больше не отказывает. Особенно после сообщения о том, что в течение месяца в их больницу приедет новое оборудование из Германии.
Прикрыв за собой дверь, я опускаюсь перед кроватью Соны на корточки. Сегодня она не такая бледная, как была все эти дни, хотя возможно, мне просто нравится так думать.
— Заотдыхалась ты, малыш. Хватит. Университет тебя ждет, мама приехала. Волнуется за тебя. Ты же сильная девочка, всегда такой была. Просыпайся.
Говорить с самим собой мне несвойственно, но в холодных больничных стенах это получается естественно. Просто это единственное место, где можно отпустить наружу тревогу и призрачное чувство вины.
— Я ведь тоже могу ошибаться, малыш, — я осторожно глажу ее прохладную кисть. — Кажется, что в запасе есть еще куча времени на все. А выходит, что не всегда.
Я сижу рядом с ней еще минут десять — максимум, который здесь позволяют. Трогаю на прощанье ее волосы и обещаю, что завтра снова вернусь.
— Вы помните, да? — говорю ожидающей снаружи санитарке. — Как только очнется, сразу звоните мне и ее матери.
Кивнув, девушка скрывается за дверью, а я с тяжелым сердцем продолжаю путь по коридору. Хорошо, что на сегодня есть еще дела. Помогают отвлечься.
— Борис Александрович! Борис…
Я резко оборачиваюсь. Гулко дубасит сердце. Возле двери в реанимацию стоит все та же санитарка и отчаянно машет руками.
— Вы сказали, сразу сообщить. Очнулась… Дудаева очнулась!
Сона
Во рту сухо, голова кружится, едва мне удается открыть глаза, как я тут же их закрываю, ослепленная ярким светом. Пытаюсь понять, что со мной, но мысли ускользают, словно песок сквозь пальцы. Трубка во рту мешает дышать, вызывая приступ паники. Ощущение такое, будто я до сих пор нахожусь в своем сне и брожу по темной лесной чаще, уходя все дальше в ее глубь. И лишь знакомый и любимый голос постоянно звал меня к себе, показывая дорогу на свет.
Предпринимаю еще одну попытку сфокусировать на чем-то взгляд. Пелена перед ними немного рассеивается, и я понимаю, что нахожусь в реанимации. Ужасные воспоминания пережитого несколько лет назад въелись в подкорку моего головного мозга. Неужели мне предстоит пережить этот кошмар заново?
В палате появляются люди в белых халатах, меня отключают от искусственной вентиляции лёгких и проводят какие-то манипуляции с моим телом, вводят лекарства, после чего я уже чувствую себя несколько лучше.
— Как вы себя чувствуете? — спрашивает врач.
Хочу сказать, что со мной все нормально, но во рту так сухо, что вместо слов вылетает глухое мычание. Я двигаю пальцами на руках и ногах, как просит врач, они поддаются, хотя и слабо.
— Что со мной? — спрашиваю у врача хриплым голосом.
— Вы попали в аварию. Внедорожник въехал в машину, в которой вы находились. У вас травма головы, вы долго не приходили в себя. Помните, как вас зовут?
Картинки произошедшего настолько ужасны, что меня встряхивает, и я окончательно прихожу в чувство.
— Сона. Сона Дудаева, — отзываюсь шепотом, потому что сильно саднит горло. — Что со мной? — повторяю вопрос. — Я буду жить?
— У вас многочисленные ушибы и вывих плеча. Его вам уже вправили. Жить, конечно, будете.
Мне кажется, я слышу в голосе врача воодушевление.
— Сейчас я ещё раз вас осмотрю, и будете отдыхать. Матери вашей позвонили, она уже едет.
Мама... Грудь взрывается болью, когда я думаю о том, что она пережила, пока я не приходила в себя.
— Сколько я была без сознания?
Вдох-выдох, но легче не становится. Я ведь обещала маме, что со мной ничего не случится, и я буду аккуратна.
— Почти десять дней, — говорит врач.
Боже, как много... Бедная моя мамочка.
Голова ещё туго соображает, мысли мелькают одна за другой, я не успеваю за них ухватиться.
— А Лена?.. Что с Леной? — накрывает новой волной ужаса. — Мы ведь были с ней в тот момент вместе… — приборы, к которым я подключена, начинаю громко пищать.
— Ну зачем же так волноваться, с вашей подругой все хорошо. Ее уже выписали домой, — успокаивает меня врач. — И вас скоро поставим на ноги.
Вокруг царит чистота, людей в палате становится меньше. Я чувствую облегчение и прикрываю ненадолго глаза, пытаясь справиться с эмоциями и взять их под контроль. С Леной все в порядке, я пришла в сознание и не буду овощем, врач дает положительные прогнозы. Со всем остальным понемногу справлюсь.
Врач выходит из палаты, и я опять закрываю глаза, погружаясь в тишину. Но ненадолго. Слышу, как открывается дверь. Даже не видя, кто зашел, я чувствуя его присутствие. Потому что он снился мне все время, пока я была в том темном и страшном лесу.
Борис выглядит сильно уставшим, под глазами пролегли черные круги. Он подходит ко мне и касается моих пальцев, отчего я испытываю внутренний подъем, что он здесь, и я ему не безразлична.
Кажется, мне вкололи какое-то лекарство, потому что мои запасы энергии равняются нулю, и я чувствую, что вот-вот снова закрою
