Антуанетты, когда у тебя есть я. Скажи мне, что ты чувствуешь по отношению к Кори?
«Желание. Я чувствую себя желанной для Кори. Но, Лайла, эта история гораздо сложнее, чем ты думаешь».
Но я не могла рассказать ей об этом. Рассказав об этом кому бы то ни было, тем самым я бы вынесла этот секрет из банка в реальную жизнь. К тому же муж Лайлы предал ее через несколько недель после того, как пообещал ей свою жизнь. Она никогда не поймет, если я расскажу ей правду.
Парковщик подъехал к обочине на «БМВ» Лайлы. Она помедлила, прежде чем сесть в машину.
– Когда я развелась с Тедом, люди, включая мою собственную мать, говорили мне, что я сошла с ума, позволив уйти такой добыче. И не важно, что «добыча» изменила мне с практиканткой через два месяца после нашей свадьбы. Их волновал не Тед. Их волновал образ жизни, из-за отказа от которого, как мне говорили, меня и считали сумасшедшей. Общие друзья, светская жизнь, стабильность доходов… – она посмотрела мне в глаза. – Если ты думаешь, что это важно, Алекс, я могу сказать тебе прямо сейчас, что это не так. Намного важнее быть счастливой. Будучи одинокой и отверженной, я чертовски счастлива.
Я посмотрела ей вслед.
«Счастлива. Я счастлива с Дрю. У нас есть некоторые… проблемы в интимных отношениях, которые нужно решить, но в остальном…»
Я дала чаевые парковщику и села за руль своего «Мини Купера». Воспоминание о поцелуе Кори было так свежо в моей памяти, словно это произошло только что. Я не могла вспомнить ни одного поцелуя Дрю. Ни одного.
Я вытащила визитку терапевта из сумочки и набрала номер, не дожидаясь, пока активируется Bluetooth-приемник в машине.
– Офис доктора Кинли. Чем я могу вам помочь?
«Помогите мне вернуть мою прежнюю жизнь».
Кори
Я стоял в больничной ванной комнате без рубашки. Люминесцентное освещение обесцветило розы, обрамляющие лицо Санта-Муэрте, покрывающее мышцу моего левого плеча. Джорджия всегда считала мою татуировку Святой Смерти ужасной, но мне она нравилась. Санта-Муэрте напоминала, что все мы смертны.
«Впрочем, как и выстрел».
Я изучал шрам на своей груди. Белый круг в верхней правой части грудной клетки, диаметром с трубочку, которую воткнул в меня врач скорой помощи. До этого я захлебывался собственной кровью. Был почти мертв.
Повернувшись, я оглянулся через плечо. Татуировка на моей правой лопатке была яркой, но мой взгляд был прикован к белому горизонтальному шву под ней, посредине спины, где мне вытащили пулю из легкого и заменили части двух ребер металлическими стержнями. Поверить не могу, что это было всего две недели назад.
Я глубоко, но медленно вдохнул. Аккуратно. Никакой боли. Словно в меня вообще никогда не стреляли. А теперь меня выписывают.
Я надел белую майку и поверх нее простую футболку. Мои джинсы сидели немного свободнее, но это было гораздо лучше, чем носить больничную рубашку, из-под которой видна задница. Я провел мокрыми руками по волосам и в последний раз взглянул на свое отражение.
– Я все тот же парень.
Только я им не был. Медсестры сказали, что все называли меня Всемирным Героем. Меня воротило от этой мысли.
– Ты спас пятьдесят три человека! – постоянно напоминали они мне.
Я не мог сказать им правду. Что в тот день я думал не о пятидесяти трех людях. Тот факт, что я отвлек Дракулу, облегчив копам их работу, был счастливым совпадением. Полиция спасла заложников. А я намеревался спасти только одну.
Только одну.
Но она ушла, и все, чем я мог похвастаться, – это два белоснежных шрама и куча долгов.
«Теперь Джорджия может забрать Кэлли хоть на Луну, как бы я ни пытался ее остановить».
Джорджия. До ограбления у нее была странная власть надо мной, она дергала меня за ниточки, чтобы получить желаемое, ловила меня на свою удочку, используя Кэлли в качестве приманки.
А теперь, когда она приходила навестить меня в последние две недели, – дважды и только один раз с Кэлли, – ее отрывистые комментарии о моей работе, моей жизненной ситуации, моем никчемном боссе ничего для меня не значили. Я закрыл на это глаза, мои мысли были заняты воспоминаниями об Алекс, спящей в моих объятиях в банке, и о внезапных, драгоценных мгновениях с ней в том кабинете, когда она была полностью моей.
«У нас есть десять минут…»
Почти таким же сильным было воспоминание о поцелуе в больнице. Это должен был быть поцелуй в щеку. Готов поспорить на свою тачку, самую дорогую вещь, что у меня есть. Но я повернулся… или это она сама… Я предпочитал верить в последнее. Этот поцелуй…
Такой контраст с жесткими, бесчувственными поцелуями Джорджии, которые случались, когда я был настолько глуп, что проводил с ней ночь. Были ли поцелуи вообще?! Все это было так давно.
Но Алекс…
Ее рот приоткрылся для меня, ее язык ласкал мой, пока мой орган не стал твердым, как камень, и я отчаянно хотел снова овладеть ею еще на одну ночь. Нет, каждую ночь.
Я отбросил подобные мысли, похоронил их глубоко вместе со всем остальным, чего я хотел от жизни, но не мог иметь, на что не мог заработать. Алекс ушла. Тот поцелуй был прощальным. Все-таки она из другого мира. Мира денег и привилегий, дорогих обедов и автомобилей. Она была благодарна мне за то, что я спас ей жизнь, и на этом все. Она вернулась к своей беззаботной жизни, и я ничего не мог с этим поделать.
– У тебя есть проблемы поважнее, – сказал я своему отражению.
Как я и подозревал, мой домовладелец выселил меня из убогой маленькой квартирки в Калвер-Сити. И пусть это была дыра, но в ней было две спальни, одна из которых для Кэлли, чтобы она оставалась у меня на выходные. Теперь этого нет, и тех выходных тоже нет.
Я прижал руку к груди, мое лицо исказилось от боли, и эта боль была еще хуже, чем от выстрела.
«Моя девочка…»
Я вышел из ванной. Вик Руис осматривал палату в поисках моих предметов, которые можно было бы бросить в сумку.
– Как раз вовремя. Я уже думал, ты в унитаз провалился.
– Привет, чувак, – сказал я. – Спасибо, что вы с ребятами спасли мои вещи. И спасибо, что позволил мне пожить у тебя несколько дней. Я ценю это.
– Por nada [8], дружище.
