в кармане его телефон. — Он сейчас где?
— Сапоги примеряет.
— В каком смысле? — застываю я.
— В прямом смысле, Яна. В армии твой Макс.
— Чего?… Па-а-ап?!
МАКС
В столовой слышен стук ложек о чашки.
— Рядовой Шагалов, — садится напротив меня старшина. — Хавай, давай! Для принцесс у нас отдельно не готовят.
С унынием смотрю на бурду в чашке. С ностальгией вспоминаю нашего повара, столовую «Швейцарии» и любимые ресторанчики. Не могу привыкнуть. Не еда это! Хрень какая-то. Но желудок требовательно урчит. И весы показывают минут семь кг. Еще один килограмм в минус, и я уже не прохожу по весу в это подразделение. Требования тут лютые.
— Жуй, — с угрозой. — У тебя потеря веса. Нахрена мне дрищи во взводе? Тебе через два часа кросс в полном «мундире» бежать.
— Ну как вы это жрете, а? — бросаю ложку в чашку. — Ни суп, ни каша. Что это?!
— Это, рядовой Шагалов… — поднимает взгляд на меню, висящее за моей спиной. — Рассольник.
— Нет! Рассольник — это суп. А это картофельно-перловая каша с куском огурца! Огурца свежего! И мерзкой расплывшейся луковицей. Недосоленная… Воняет салом каким-то.
— Все едят, ты чо, особенный?
— Можно впороть повару? Тогда сьем.
— А будешь умничать, пойдешь в наряд. Хочешь в наряд, Шагалов? На кухню. Картошку для каши чистить? Там и повару впорешь.
— Нет.
— Глотай тогда! Я тебе чего — нянька, что ли? Сейчас добавку принесу, будешь выделываться.
Стараясь не нюхать, ем бурду. Глотаю, почти не жуя. Перловка какая-то слизкая… Фу. Смотрю не в чашку, а в глаза старшине. И уговариваю себя, что у нас тут с едой печалька, а на зоне вообще — прискорбка!
Надо как-то привыкать.
Как только он уходит за свой стол, с отвращением отодвигаю чашку. На второе — гречка. Угадывается только по цвету. Консистенция ближе к супу. Съедаю из нее кусок тушенки.
Перловка, гречка, картошка, пшенка, капуста!.. Жесть! Прекрасен только хлеб с маслом. Кисель пить не рискую. На вкус как шампунь.
А снится мне ризотто, бифштекс прожарки медиум и пицца. Но еще, чаще и настырнее, моя Мышка.
Я могу перетерпеть многое. Жрачку вот эту убогую. Казарму. Дистанцию, «голод», отсутствие возможности писать ей… Но терпеть мысль о том, что вокруг нее полно парней, и она может элементарно остыть или увлечься кем-то другим — не могу. На этой мысли, как на источнике кислоты в аккумуляторе, я бегаю кроссы на любую дистанцию. А потом сдыхаю по ночам.
Благо, физуха у нас тут такая, что к ночи ты скорее мертв, чем жив.
— Товарищ старшина, — подхожу перед кроссом к старшему. — Можно позвонить?
— Ты уже позвонил, Шагалов.
— Маме, один раз! — возмущаюсь я.
— А тебе вообще ни разу не позволено, ты в курсе?
— В курсе.
Объект у нас секретный, смартфоны и прочие гаджеты с функцией геолокации запрещены. Официально телефонов в части нет, только дежурные. Неофициально — есть, конечно. Но не у рядовых.
— Но Вы же звоните…
— Я умный, мне по званию положено. А ты еще дурак. Тебе не положено.
— Ну, пожалуйста. Мне девушке надо.
— Всем надо, Шагалов.
— Ну я куплю этот звонок! За любые деньги!
— Давай в строй, а! Нашелся мне здесь, барин.
— Десять штук! — злюсь я. — Вам же не лишние?
— Здорово, мажор, — легкий удар кулаком в плечо.
Голос знакомый…
— Лемешев! — удивленно узнаю Янкиного брата.
— Э.
— Товарищ старший лейтенант, — чуть заметно закатываю глаза.
Мой старшина сваливает. Расслабляюсь.
— Дай Янке позвонить.
— Не могу. Трубку сдал.
— Жаль… — вздыхаю я.
— На словах могу передать.
Отрицательно качаю головой. Идем рядом к плацу.
— Как глаза у нее?
— Хорошо. Минус четыре. Линзы надела.
— Классно. Я все еще ее парень? — вырывается у меня то, что тревожит круглосуточно.
— Скоро спросишь сам, — ухмыляется.
Да уж. Чувствую, до присяги не увижу.
— Марат вас по полосе гоняет сегодня. Давай, в строй.
Больше, чем столовую я ненавижу только местную обувь. Армейские сапоги это вам не Луи Виттон. Мои ноги привыкли совсем к другой обуви. Но ныть нельзя. Все точно в таких же.
Лемешев о чем-то переговариваются с Маратом. Два бугая… Марат — зверь! На спаррингах по рукопашке ломает по-взрослому. Никого не жалеет. Бить кулаками мне еще пару-тройку месяцев нельзя, руки только зажили. Но я извернулся и нокаутировал его неделю назад раунд-киком. За что был «удосужен» рукопожатия.
— Рядовой Шагалов, шаг вперед! — рычит Марат, сложив руки за спиной.
— По распоряжению из штаба сегодня приступаешь к дежурству на объекте.
— Я же присягу не давал, — с сомнением смотрю на них.
— А тебе автомат никто не доверит, рядовой. Тачку помоешь, бойцам ужин принесешь.
На побегушках, значит?
— Ясно…
— Чо?!
— Так точно! Можно вопрос? А что за объект?
— Ты малахольный, что ли, Шагалов? — изображает фейспалм Лемешев.
— Во-первых, — цедит Марат. — После вопроса «а можно вопрос?» младший по званию ждет ответа старшего по званию. Ответ — «нет!». Во-вторых, бойцы спец подразделений точки своего назначения не знают. И должны быть готовы нести службу в любой точке без лишних вопросов. Ясно?
— Так точно, — бубню я, недовольно.
С грустью перевожу взгляд на высокий забор. Поверх «колючка». Где-то там, совсем рядом, военный городок, Янка…
Подразделение рысцой убегает на полосу препятствий. А мне дают другую форму. И берцы! Ну наконец-то… Приличная обувь.
Во мне тут же пробуждается кикерская пружина внутри. И я упруго скачу на месте. Делаю несколько ударов в воздух. Забираю сумки с обедом для бойцов.
Служебный фургон не имеет окон. Но останавливается слишком быстро.
— Приехали! — открывает мне Лемешев.
Вытаскиваю сумки. Не веря своим глазам смотрю на знакомое КПП военного городка.
— Аа…
— Чего встал? Обед стынет. Бойцы голодные, голову тебе откусят.
— Да ладно? — улыбаюсь я, разглядывая издали Янкины окна.
От их вида у меня такая тахикардия, что не могу ровно дышать! Ну… Давай, ты сегодня дома, Мышка!
Отношу сумки. На проходной два бойца. Один внутри. Вот как они на такое еде такими конями вырастают?
Меня тут же напрягают переписывать какие-то журналы с непонятными пометками и обозначениями.
— Что такое Л.И.?
— Не положено знать тебе. Пиши, как видишь…
— Прошлый век. Неужели нельзя в комп вбить?
— Ты дотрындишься сейчас, Шагалов, будешь за семь лет журналы вбивать.
— Оо… — затыкаюсь.
Армия дело такое — инициатива имеет инициатора. Лучше свои креативные идеи не озвучивать.
За окном темнеет. Янкины окна так и не загораются. Я сдуваюсь… Когда еще меня сюда отправят? Может, нарваться на журналы? Буду себе вбивать здесь спокойно, пересечемся с Яной рано или поздно. Главное, чтобы
