— Ну уж нет, — пробормотал он, — это вряд ли, девочка моя.
С тяжким вздохом он прижался губами к ее рту, словно приговоренный к последнему стакану воды. Ни огня, ни трепета не было в поцелуе, только покорная смиренность. Испить до дна, по капельке, медленно, очень медленно, оттягивая момент расплаты.
Она рухнула в поцелуй, будто в пропасть — завораживающую и жуткую. И ей показалось, что не падает, а летит. Его губы жалели и жаловались, и рассказывали о том, что ему тоже страшно, что он измучился без нее, о том, что он взрослый, самодостаточный, успешный и никому, никому не верит.
Ей некогда было задуматься над всем этим. Не хотелось. Не моглось.
От ее губ веяло родниковой прохладой и диким медом, и вдруг вспыхнуло что-то в голове, озарив на мгновение невозможно резким светом, и он как будто понял что-то, самое важное. Но миг — и все поглотил шквал, не осталось и следа от солнца, от покорности, от спокойных, медлительных движений. Темнота ударила по глазам, и он уже ничего не видел, ни черта не соображал.
— Илья, Илья, мы упадем…
— Где лестница? Черт с ней!.. Где гостиная? Ослепшими глазами он ощупал ее лицо, потихоньку приходя в сознание.
— Мы не можем. Нельзя, — пробормотала она непослушными губами.
— Нельзя?!
— Тут нельзя.
Илья сграбастал ее в охапку и наугад ринулся вперед. Дом закряхтел половицами с удивленной снисходительностью. Громко и обиженно скрипнул ступеньками. Подмигнул в мрачном коридоре кошачьим глазом домового.
Кажется, они были у цели.
Дверь в ее комнату он боднул головой, потом надавил коленкой, ни на миг не выпуская Женьку из рук.
И мир полетел вверх тормашками.
— Жень, передай сахар, а?
Она встрепенулась, услышав свое имя. Поглядела на Маринку внимательно и серьезно, будто та просила по меньшей мере занять ей миллион баксов до следующего столетия. Неизвестно, что могла бы ответить Женька, но тут очнулась бабушка.
— Марин, ты уже сластила чай два раза, и по три ложки, — усмехнулась Ирина Федоровна, — мне не жалко, но всему же есть мера…
— Да? А я и забыла, — пожала плечами Марина и принялась сосредоточенно поливать кетчупом кусок пирога.
Дед фыркнул в чашку, но промолчал. Данька великодушно отобрал у тетки кетчуп, потом подумал да и пирог отодвинул подальше.
— Ешь пряники, — велел он строго под одобрительным бабушкиным взором.
— Жень, как твоя нога? — поинтересовалась Ольга Викторовна.
Она снова вздрогнула, с трудом оторвала взгляд от тарелки и сфокусировала на матери Ильи. Кажется, та у нее что-то спросила. Про ногу.
— Спасибо, я больше не хочу, — пробормотала Женька, решив, что речь идет о курином окорочке.
Правда, за столом его не наблюдалось, но может быть, у нее просто что-то со зрением. Она никак не проснется, глаза все время слипаются и слезятся, и все вокруг кажется туманным.
Надо еще выпить кофе.
— Так что с твоей лодыжкой? — растерянно спросила Ольга Викторовна.
— А? Что?
— Жень, ты нормально себя чувствуешь? Ты какая-то бледная.
— Не выспалась? — вклинился дед, лукаво сверкнув глазами.
— А как вы вчера съездили? — встрепенулась Марина. — Мы ждали, ждали, а потом подумали, что вы решили заночевать где-нибудь в городе… Ба, что ты пихаешься?!
Ирина Федоровна бросила на внучку испепеляющий взгляд и быстро повернулась к Женьке.
— Так что с твоей ногой? — на этот раз сакраментальный вопрос прозвучал в ее исполнении. — Я считаю, что плавание пойдет тебе на пользу, тебе необходимо отправиться с нами на речку.
Бабушка всегда изъяснялась подобным образом, когда нервничала. Виктор Прокопьевич прекрасно это знал и покосился на нее с любопытством. Смутная догадка бередила его душу, но задавать вопросы он не решился.
— Лягушек напоймаем! — мечтательно высказался Данька.
Женька хранила молчание. Про ногу говорить не хотелось. Все было нормально с ногой, по крайней мере, вчера ночью она ничем не мешала. То бишь, Женька ее даже не чувствовала, эту проклятую ногу, эту бесценную ногу, которой приспичило споткнуться о клумбу во дворе за апельсиновым забором.
Там, где живет человек с немыслимыми глазами, цвета жженого кофе, цвета южной ночи, цвета неба в майскую грозу, когда сквозь тучи нельзя разглядеть солнца. Нет, невозможно разглядеть. Просто знаешь, что оно есть.
И эти глаза смотрели на нее растерянно, с беспомощной нежностью, торжествующе, насмешливо, — по-всякому.
А потом что-то стряслось с миром, с ее миром. Этот человек… Бог ты мой, как она могла думать, что знает свое тело! И снисходительно болтать о сексе, будто это простенькая, весьма миленькая, но ничем не примечательная прогулка по набережной речки Переплюйки.
Какая там набережная!
Они были в океане, и со всех сторон — ни горизонта, ни земли, только волны одна за другой, беспрерывно, шквальные и неистовые, ласковые и тихие.
Женя вдруг поняла, что сейчас заплачет.
Она проснулась одна и не знала, что с этим делать. Долгое время она пролежала в постели, уставясь в одну точку. Придумывала разные варианты. Он вышел побриться. Ему позвонили. Его срочно вызвали на работу. Ну да, когда еще даже солнце не проснулось как следует, прокрадываясь в комнату осторожными янтарными бликами.
Он просто ушел, вот и все. А чего она ждала, в конце концов? Нежной записки на подушке? Голубиного воркования в смятых простынях? Официального предложения руки и сердца?
Запив ее одиночеством своим, он просто ушел.
Все нормально.
Правда, некоторое время она еще надеялась увидеть его хотя бы за завтраком. А когда не увидела, рухнула в самоистязания, уже не пытаясь понять, что случилось, а с подростковым азартом блуждая по лабиринтам собственных комплексов.
— Жень, допивай быстрей! — ударился в уши Данькин вопль. — И пойдемте уже, а то наше место на речке займут. Жень, а у тебя удочка есть? У деда есть, а он мне дает.
— Зачем тебе удочка, Данила! — отмахнулся дед. — Возьми динамит, вот и всех делов.
— Ты чему его учишь, старый?! — встрепенулась бабушка.
— Ну и шуточки, папа! — покачала головой Ольга Викторовна и повернулась к Даньке, — ты собирайся, малыш, а Женя попозже к вам придет. Жень, ты ведь еще наряды нам не показала, устроим сейчас показ мод, а потом уж на речку отправишься. Кстати, а купальник вы купили?
Женька пожала плечами.
— Как это ты не знаешь? — удивилась Ольга Викторовна и ласково потрепала Маринку по плечу, — смотри-ка, вашего полку прибыло. Мы с бабушкой всегда интересовались нарядами сверх меры, а эти девицы — два сапога пара. Остается надеяться, что Илька проследил за покупками, уж он-то у нас понимает толк в женских шмотках… Ой! Мам, ты наступила мне на ногу!
