Навстречу ему неслись два великолепных голден-ретривера, от избытка чувств колотившие хвостами воздух и друг друга.
– Ах вы, мои дорогие… – Он открыл дверь машины и тут же влюбился в собак. Ной наклонился, начал чесать их за ушами и бормотать ласковые слова. Тем временем подошла Джейми, державшая потрепанный теннисный мячик.
– Их зовут Доброта и Милосердие, – сказала она, но не улыбнулась, когда Ной поднял взгляд.
Джейми подняла мячик; обе собаки тут же задрожали и сели, глядя снизу вверх алчными глазами. Мяч стремительно полетел в сторону, и ретриверы устремились в погоню.
– Хороший бросок, – пробормотал Ной.
– Я стараюсь поддерживать форму. Слишком хорошая погода, чтобы сидеть в четырех стенах. – Скорее всего, она просто не решила, стоит ли приглашать его в дом. – Давайте прогуляемся.
Видя, что собаки устроили борьбу за мяч, она повернулась и пошла в другую сторону.
Ною пришлось согласиться, что она действительно в хорошей форме. Пятидесятидвухлетней Джейми было трудно дать больше сорока. Можно было поклясться, что в двадцать лет она была менее привлекательной.
Лицо Джейми не было идеально гладким, но это только добавляло ему силы; сторонний наблюдатель обращал внимание на ее глаза, а не на окружавшие их морщинки. Эти глаза были темными, умными и немигающими. Волосы у Джейми были светло-русыми, длиной до подбородка, что идеально соответствовало форме лица и придавало ей облик зрелой деловой женщины, не суетящейся по пустякам.
Ее маленькое, хрупкое, стройное тело было облачено в красно-коричневые слаксы и простую хлопчатобумажную блузку, несомненно уютную и удобную. У Джейми была уверенная походка самостоятельной женщины, хорошо знающей, чего она хочет.
– Как поживает ваш отец? – наконец спросила она.
– Спасибо, нормально. Думаю, вы знаете, что в прошлом году он ушел на пенсию.
На сей раз она коротко улыбнулась.
– Да. Наверно, скучает по работе?
– Думаю, что скучал, пока не нашел себе дело по душе в молодежном центре неподалеку. Он любит возиться с подростками.
– Да. Он умеет обращаться с детьми. Я просто восхищаюсь им. – Она прошла мимо раскидистого куста, благоухавшего жасмином. – Если бы не это, вас бы здесь не было.
– Я ценю это. Как и то, что вы согласились уделить мне время, миссис Мелберн.
Вздох был еле слышным, но Ной увидел, как поднялись и опустились ее плечи.
– Просто Джейми. Он достаточно часто говорил со мной о вас, чтобы я могла называть вас Ноем.
– Серьезно? Я не знал, что вы так близки.
– Фрэнк был частью самого трудного периода в моей жизни.
– Большинство людей не любит видеться с теми, кто напоминает им о трудном времени.
– Я – нет, – лаконично сказала она и пошла к большому бассейну причудливой формы, отделанному белым камнем и окаймленному бледно-розовыми цветами. – Ваш отец помог мне пережить колоссальную потерю и увидеть торжество справедливости. Он – исключительный человек.
«Твой отец очень хороший человек, – однажды сказала ему Оливия. А позже добавила: – Рядом с ним ты – пигмей».
Ной отогнал неприятное воспоминание и сдержанно кивнул:
– Я тоже так думаю.
– Рада слышать.
Когда они миновали бассейн, Ной заметил вдали изумрудно-зеленый теннисный корт. За олеандрами и розами стояла уменьшенная копия главного здания.
– Мне не нравится ваша работа, – резко сказала она.
– Я знаю.
Джейми остановилась и оглянулась.
– Я ее не понимаю. Точнее, не понимаю, зачем вы это делаете. Ваш отец посвятил жизнь тому, чтобы сажать убийц в тюрьму. А вы посвящаете свою тому, чтобы их имена появились в печати. Прославляете то, что они сделали.
– Вы читали мои книги?
– Нет.
– Если бы прочитали, то знали бы, что я не прославляю ни людей, о которых пишу, ни то, что они сделали.
– Писать о них и значит прославлять.
– Писать о них – значит выставлять напоказ, – поправил Ной. – Людей, поступки, историю, причины. Объяснять почему. Моего отца тоже интересовало «почему». Далеко не всегда бывает достаточно «как» и «когда». Джейми, разве вы не хотите знать, почему умерла ваша сестра?
– Я знаю, почему она умерла. Потому что ее убил Сэм Тэннер. Потому что он был болен, ревнив и достаточно злобен, чтобы не дать ей уйти от него.
– Но когда-то они очень любили друг друга. Во всяком случае, достаточно для того, чтобы пожениться и родить ребенка. Достаточно для того, чтобы она открыла ему дверь даже тогда, когда их брак был практически разрушен.
– А последним проявлением этой любви стало убийство. – Теперь голос Джейми был исполнен гнева и горечи. – Он воспользовался ее чувствами, ее преданностью, ее стремлением сохранить семью. Воспользовался так же неумолимо, как ножницами.
– Вы могли бы рассказать мне о ней то, чего не расскажет никто другой. О ее мыслях, чувствах, о том, что случилось перед тем, как ее жизнь превратилась в кошмар.
– А как насчет права на частную жизнь?
– У нее ведь никогда не было такой возможности, правда? – мягко ответил Ной. – Я могу обещать только одно: написать правду.
Она снова отвернулась и устало сказала:
– Есть разные точки зрения на то, что такое правда.
– Изложите свою.
– Почему он позволяет вам сделать это? Почему разговаривает с вами и вообще с кем-то после стольких лет?
– Он умирает, – прямо сказал Ной, внимательно следя за ее лицом.
Что-то мелькнуло на нем, отразилось в глазах, а затем исчезло.
– Хорошо, И как скоро это случится?
«Прямая женщина, – подумал Ной. – Прямая и честная».
– У него опухоль мозга. Диагноз поставили в январе и дали ему около года.
– Что ж, справедливость торжествует. Значит, он хочет напоследок погреться в лучах славы, прежде чем отправиться в ад.
– Может быть, он этого и хочет, – сдержанно ответил Ной. – Но книгу буду писать я. Не он.
– Вы напишете ее как с моим участием, так и без него.
– Да, однако с вашим участием она будет более объективной.
Она видела, что Ной не шутит. У него были умные и ясные глаза отца.
– Я не хочу ненавидеть вас, – сказала она скорее себе, чем ему. – Все эти годы моя ненависть концентрировалась на одном предмете. Я не собираюсь отвлекаться от этого предмета. Особенно теперь, когда его дни сочтены.
– Но вам есть что сказать, верно? Существуют вещи, о которых вы еще не говорили.
– Может быть… Вчера я беседовала об этом с мужем. Он удивил меня.
– Как?
– Дэвид думает, что мы должны дать вам интервью. Уравновесить то, что рассказывает вам Сэм. Он считает, что нельзя оставлять без внимания его отвратительные измышления. Мы были там, это стало частью нашей жизни. Мы знаем, как это случилось. Поэтому… да, пожалуй, мне есть что сказать.
