Глава двенадцатая
Казненная
– Неплохо изладилось? – молодой древодель задал сей вопрос не для получения ответа, а дабы затеять беседу о своем несомненном мастерстве.
Его напарник, несмотря на обладание широким носом, имевшим вид разношенного лаптя, что придавало владельцу зело балагурный образ, норов имел скорее угрюмый, чем веселый. И не разделял радостного возбуждения своего напарника, охваченного профессиональным восторгом от мысли, что именно ему доверили возводить помост для казни не какого-нибудь любодея, изловленного на посадской бабе, а самого сподвижника Стеньки Разина! Сия радость так и перла из древоделя. Звонко и нарочито небрежно стуча топором, он то не менее звонко и не взирая на треснувшую от мороза нижнюю губу, голосил веселую песнь, то вслух, но не дожидаясь ответа, комментировал работу, то помахивал инструментом, демонстрируя легкость обращения с ним. Струги, тесла, скобели – все, что надо и не надо, притащил древодель в торбе из толстой кожи. А сколько раз бодро отбегал детина в сторону, дабы издалека оценить возводимую конструкцию. И все с шумом, все с азартной суетой. Тьфу!..
– Эх, аз в Москве видал помост, так помост! – мечтательно проговорил молодец утром, когда древодели впотьмах достигли Государева луга, где воеводовы люди уже с ночи жгли костер, дабы разморозить землю под вкапывание столба. – На эдаком помосте хошь – режь, хошь – руби, хошь чего хошь делай.
Старший товарищ, исполненный хмурого внутреннего достоинства, лишь сурово сморкался и молча шевелил губами.
– А? Каковы ступени? – указал молодой топором на вытесанные им в бревне широкие уступы. – Ничего изладились? На такой ступеньке и с девкой вдвоем усидишь, не свалишься.
Напарник угрюмо сплюнул, бросил взгляд на свежую лестницу, по которой предстояло завести на помост разбойника, и еще ожесточеннее застучал топором, вырубая паз.
Сколько казненных построек возвел он за свою жизнь! И пытошные да правежные столбы, и плахи для отрубания членов и голов… Одних срубов для сжигания ведьм и богоотступников было им самолично излажено не менее трех дюжин! Особой гордостью древоделя была постройка для колесования, о чем он неизменно вспоминал в минуты особого душевного расположения. Но сего дня древодель был хмур и озабочен. Загвоздка вещи состояла в том, что воевода Орефа Васильевич до сей поры не мог решить, как лучше предать смерти скомороха и вора Андрюшку Пономарева. Поэтому древоделям на всякий случай пришлось и вморозить в землю столб, и затоговить сруб, и начать возводить помост: кто его знает, каково будет распоряжение воеводы?
А приказ все не поступал.
Более всего Орефа Васильевич опасался обвинений в мягкости судебного приговора в отношении государственного преступника. Честно говоря, казнить разбойника такого высокого звания Орефе Васильевичу предстояло впервой. И он был охвачен думами: как поступить наилепнее: вырвать ли пуп? Залить ли в глотку железа? Посадить на кол? Зрелищу должно было вменить в головы тотьмичей крепкую веру в неотвратимость наказания и наполнить их гордостью за крепость и справедливость судебной системы Тотьмы, которую практически во едином лице представлял Орефа Васильевич. «Практически», потому что иной раз суд вершили духовные отцы города. И сегодня, радея о воспитательном моменте, на казни должен был выступить отец Логгин, но само следствие и забота о казнении целиком лежали на плечах Орефы Васильевича.
– Али кишки вырвать? – уперев кулак в бороду, ломал голову Орефа Васильевич. – Али медведями растерзати?
Отец Логгин поморщился.
– К чему эти языческие методы? Слава Господу, у нас здесь, в Тотьме, не древний Рим, чтоб рвать разбойников львами.
– А как же при Иване Грозном? И за ребро подвешивали, и по горло в землю закапывали, и свинцом заливали. Негоже старые способы забывать, оне нам дедами заповеданы.
– Иван Грозный, при всем моем уважении к ним, это все-таки вчерашний день. Согласитесь, Орефа Васильевич, многое, в том числе и способ казни, имеет свойство устаревать. И Иван Грозный с его ребрами не исключение из сего правила.
– Уж услыхал бы он тебя, отец Логгин… – ухмыльнулся воевода. – Висел бы сейчас за муде крюком подцепленный.
Отец Логгин нервно сморгнул, неискренне рассмеялся и дернул бородой.
– Да уж… Но ныне, слава Богу, наместник Господа на земле царь Алексей Михайлович, государь добрейший, сторонник гуманных методов. Посему полагаю, что в русле сего…
Отец Логгин слегка заплутал в речи и остановился, дабы собраться с мыслями.
«Эка красно бает! – восхитился в сердце Орефа Васильевич. – Что елдой выводит!»
– Казнение должно быть классического рода, – наконец промолвил отец Логгин, – в русле православных христианских традиций. Сожжение – идеальная вещь. Огонь – от Бога. Божественный огонь… Неопалимая купина… Надобно будет ввернуть, кстати, про купину…
Отец Логгин прочистил горло, репетируя красную речь:
– Того сына своего, кто несправедливо оклеветан наветами, Отец наш спасет от огня, как тушил он пламя неопалимой купины. Но ежели богопредатель истинно виновен, то огонь вспыхнет с божественной силой… Кстати, Орефа Васильевич, недурная мысль – усилить пылание. Не знаете ли, чем возможно усилить Божественный огонь?
– Да чего его усилять? Затрещит разбойник, как миленький! Али не видали вы, как плоть горит? Скирдой вспыхнет говно разинское, прости Господи!
– Кашу, Орефа Васильевич, маслом не испортишь. Огоньку никогда не помешает. Чтоб, значит, до небес пламя вилось.
– Можно и до небес, – согласился Орефа Васильевич. – Но тогда народ не увидит, как этот сучий потрох корчится. Почто же лишать людей такого удовольствия?
– Сие истинно, – согласился отец Логгин. – Паствуемые должны напитаться удовлетворением от вида Божьего суда.
– Еще б не истинно. Чай, не первый раз вора жгу.
Отец Логгин с опасливым уважением поглядел на воеводу.
– Тем более… принимая во внимание ваш богатый опыт… Может, масла подплеснуть, так это назаметно?
– Серы кинем, – предложил Орефа Васильевич. – Уж запылает! А вони будет… Пороху можно подсыпать для треску.
– Замечательно! Вонь – это прекрасно, – обрадовался отец Логгин. – Этакое преисподнее злосмрадие.
Орефа Васильевич сидел с довольным видом.
– Значит, так и запишем, – подытожил отец Логгин. – Богоотступника предаем огню. А как вы полагаете, Орефа Васильевич, обставить процесс казнения?
– От острога гниду поведем пешим ходом на цепях…
Поморщившись при упоминании гниды, отец Логгин промолвил:
– На цепях – это замечательно.
