Ненастоящая семья - Мария Манич

— Как её током не ударило, до сих пор не понимаю. И вот во всём она такая была. Куда ей надо, обязательно пролезет.

— Ничего не меняется, да, Канарейкина? — улыбается Дроздов и похлопывает себя по коленке, предлагая мне вернуться на место.

Фыркнув, задираю нос повыше и отгоняю очередного толстого комара. В моей душе всё ещё зияет рана размером с Мариинскую впадину. Ощущаю себя второсортной заменой сушеной вобле. Потому что я совсем не вобла, а неопытная скумбрия. В некоторых местах ещё и с жирком.

Забираю у Марины Николаевны Зою и укладываю малышку на себя, придерживая за спинку. Она спит, пуская слюни на моё плечо и причмокивает. Пока родители, на радость Дроздову, выдают пару приколов из моего детства. Рома слушает с неподдельным интересом и смеётся, запрокинув голову, когда очередь доходит до истории, где я неделю имитировала хромоту, лишь бы получить своё.

Может, мне и сейчас нужно прикинуться, что у меня болит сердце и частит пульс, лишь бы получить Рому себе? Целиком и полностью. Без маячащей бывшей за спиной. У неё, в отличие от меня, есть преимущество. Она останется рядом, у них за плечами два года постоянных отношений вместо наших двух недель и семи глубоких поцелуев. Да, я веду подсчёт.

— Леночка, всё готово к вашему торжеству? — спрашивает Марина Николаевна, опустив ко мне голову.

Её кудрявая чёлка щекочет мой лоб. Я не сразу понимаю, о чём речь, и несколько секунд бездумно таращусь в её добрые карие глаза, отмечая, как они с Ромой похожи.

Тот же прямой нос и ямочка на волевом подбородке. Они даже мимикой похожи и жестами. Интересно, когда Зоя вырастет, она тоже неосознанно будет копировать меня?

— Почти. Я пока не нашла платье.

— Уже пора, совсем немного осталось. А где вы будете жить? У Ромы в квартире? Не тесновато будет вам втроём?

Судорожно сглотнув, кидаю быстрый взгляд на Дроздова. Мы ещё не успели обсудить эту часть легенды, и я боюсь сболтнуть лишнего.

Рома, будто почувствовав, что мне нужна помощь, поднимается на ноги и собирается пересечь лужайку, но мой папа словно специально перехватывает его. Придётся отдуваться одной.

Интересно: Рома знакомил Филатову со своей семьей? Была она вхожа в его дом? Может быть, даже пекла пироги на кухне его мамы? Образ воблы никуда не испаряется из моей головы, а только крепче там оседает.

— Пока не знаю. Наверное, решим это после, — мямлю не очень уверенно. Марина Николаевна смотрит на меня слегка озадаченно:

— Как же так? Нужно решить уже сейчас. Молодая семья должна жить отдельно, особенно в первое время после свадьбы. Вы же не жили вместе?

— Не успели.

— Ой, я вообще как подумаю, что у вас всё так быстро закрутилось! Ещё недавно Рома и слышать ничего о женитьбе не хотел. А я ему говорила: если не женится сейчас, потом холостяком полжизни проходит. Люди очень привыкают к одиночеству. Та ещё зараза. Потом никого к себе подпускать ближе чем на пару метров не хочется. По себе знаю.

— Рома долго был одинок?

— Нет. У него была девушка, — понизив голос произносит Марина Николаевна и, обернувшись, проверяет, не слышит ли нас её сын. — Они встречались несколько лет, но он нас так и не познакомил. Тебе не стоит волноваться на её счёт, милая. Рома никогда никого не приводил в нашу семью, ты первая. А это уже о многом говорит.

— Я надеюсь, — шепчу неуверенно.

Потому что червяк сомнений и ревности прочно уселся у меня внутри, подпитываемый моими личными комплексами неполноценности. Филатова в моей голове нахально усмехается и устраивается поудобнее, показывая, что не собирается никуда уходить.

— Что-то засиделись мы, Марина. Пора и честь знать, — говорит папа и похлопывает себя по карманам в поисках ключей от машины.

— Да бросьте вы. Посидите ещё. В доме есть спальные места, все разместимся.

— Моя спина хочет домой к матрасу, который помнит каждый позвонок и грыжу, — хохочет папа и приобнимет маму. — Теперь ждём вас полным составом к нам в гости.

Дачи не имеем, но трёхкомнатной квартирой похвастаемся.

— Папа! — возмущенно пищу, но меня никто не слушает.

Родители довольны знакомством. Обнимаются как родные, расцеловывая в щёки зардевшуюся Марину Николаевну.

— Вас отвезти? — Рома оказывается рядом и подаёт мне руку, помогая подняться.

— На чём? Ты же продал байк?

— Маму на байке я не катал. У нас для этих случаев есть машина.

— И где она?

Дроздов указывает на небольшой гараж — пристройку к дому. Там и правда припаркован какой-то автомобиль. Его почти скрывает навес и разросшийся куст чёрной смородины.

— Не надо, Ром. Я с родителями.

— Мы могли бы заехать ко мне, и я бы вернул тебя завтра, в целости и сохранности, — наклонив голову набок, шепчет искуситель Дроздов.

Часть меня кричит и вопит «за», а другая, та, в которой уже вовсю орудует червь сомнений в нормальности наших отношений и чувств Ромы, отвечает категорическое «нет». И я слушаю её.

Дроздов, если и расстроен отказом, то умело это скрывает. Провожает нас до машины, помогает усадить в автокресло чумазую Зою и тянется поцеловать. Наши родители дружно делают вид, что их интересует покосившийся деревянный забор, и только Лекс смотрит на нас с лёгким отвращением.

В последний момент что-то щёлкает внутри меня, и я отворачиваюсь. Губы Ромы мажут по щеке, и он отстраняется. Старается заглянуть в мои глаза, но я и тут игнорирую его, опуская ресницы.

— Мне никогда тебя не понять, Канарейкина, — слышу усталый вдох, перед тем как юркнуть в душный салон машины.