— Смерть вашего батюшки потрясла вас. Конечно, это большое несчастье, тем более что вам пришлось видеть его конец…
— Мне сейчас очень плохо, — сказал Александр. — Я чувствую себя так, будто я при смерти.
— Ну, до этого далеко, — твердо сказал доктор. — У вас нет никаких органических нарушений. Я убежден. Хотя, если желаете, мы можем обследовать вас в госпитале более тщательно.
— Чтобы узнать, что со мной? Я чувствую себя таким больным. Едва ли я могу ходить. У меня совсем нет сил. И все время эти дикие боли вот здесь, вокруг сердца.
— Это нервы, — сказал доктор Диррер. — То, что мы называем неврастенией; один из симптомов заключается именно в том, что пациент считает себя физически больным. Поверьте мне, у вас нет абсолютно никаких органических нарушений. Ваше сердце здорово.
— Но что мне делать, если я так ужасно себя чувствую?
— Как у вас обстоит с сексуальной жизнью? — деловито спросил доктор.
— О, все в порядке.
— Вы практикуете прерывание коитуса?
— Я не понял.
— Ну, досрочное изъятие… Как противозачаточное средство?
— Нет.
— Хорошо. И не делайте так, если не хотите себе навредить. — Доктор убрал стетоскоп в сумку. — Стимуляция без нормальной реализации разрушает нервную систему, поэтому я рад, что вы не практикуете прерывание коитуса. Намного лучше пользоваться презервативами; во Франции об этом знает любой простолюдин. Ну хорошо, я уверен, что с вами все будет в порядке. Неврастения в значительной степени есть нечто, что поддастся лечению. Если почувствуете себя хуже, приходите, и мы поговорим с вами у меня в приемной. Что бы не озаботило вас, — приходите. Пусть даже это обыкновенное сердцебиение. Но особенно о своем сердце не беспокойтесь; даже если оно бьется слишком быстро, никакого вреда это вам не причинит. Подумайте, как быстро бьется сердце спортсмена.
Какое-то время после посещения доктором Диррером Александр чувствовал себя лучше; в течение нескольких дней ему казалось, что тяжкий груз, давивший на сердце, исчез, и он снова способен дышать и ощущать сладость воздуха. Но затем он снова заболел. Поднимаясь по лестнице в квартиру, он упал в обморок, соседи подняли его и понесли наверх; но когда они внесли его в квартиру и хотели положить на большую кровать, в нем поднялась страшная паника.
— Нет, — закричал он, — только не сюда!
После этого он не отваживался уходить далеко от дома; он мог лишь выйти на улицу и пройти дюжину ярдов, да и то чаще всего чувствовал внезапное головокружение, когда все вокруг вертелось, вертелось, дыхание затруднялось, и он торопился скорее вернуться домой и лечь на свою складную кровать. Страх находился внутри него, как некий мертвый предмет.
Его осмотрели несколько докторов, и все они говорили более или менее то, что и доктор Диррер, что нет никаких органических нарушений, что он страдает из-за нервов, что отчасти роковую роль в его теперешнем состоянии сыграла смерть отца, отчасти же — обычные юношеские эмоциональные перегрузки. Но Александр не верил докторам с их похлопываниями, постукиваниями, успокоительными фразами и бойкими маленькими ярлычками, которые они навешивали на ту боль, которую он реально испытывал. Он верил своим ощущениям: все увеличивалось его опасение, что едва ли когда-нибудь теперь оставят его эти напасти — тяжесть в конечностях, недостаток крови в сердце, ночные кошмары и ужасы. Он не ходил на работу. Он боялся, что приступ в любую минуту может настичь его, и от одной мысли, что это случится вдали от дома, среди незнакомых, чужих людей, его охватывал ужас. Он чувствовал себя инвалидом. Любое усилие истощало его. Он проводил в постели почти все время, а если и двигался, то не дальше окна, да и то старался скорее возвратиться от окна в постель, поскольку уставал и от этого короткого перехода и нуждался после него в отдыхе. Он решил, что вообще не может выходить, что подъем по лестнице так труден для него, что способен его убить. Ел он очень мало и все больше худел, его лицо стало казаться сильно вытянутым, под глазами появились большие темные круги. Глядя на себя в зеркало — а он глядел в него постоянно, — он уверился, что умирает: он выглядел как умирающий, как человек при смерти. Доктора лгали ему; они не могли сказать ему правду, состоящую в том, что он неизлечим: вот почему ему не назначили лечения. Может ли быть другое объяснение тому, что они ничего не делают, когда ему так плохо все время? Это же очевидно, что они просто бессильны. Несколько раз он думал, что последний момент настал, он чувствовал, что засыпает навеки; но когда приходил доктор, это всегда приносило небольшое облегчение; и действительно, он начинал думать, что, возможно, он не умрет. Но какая в том польза? В том, что он не умрет сейчас? Ведь он все время страдает, и рано или поздно ему станет еще хуже… Так не лучше ли умереть сразу? Теперь? Перед ним растягивалась бесконечная вереница болей и припадков.
По истечении четырех недель его отсутствия на работе мистер Сейерман прислал ему письмо следующего содержания:
"Мой дорогой Александр, меня сильно огорчает то, что я слышал о Вашей печальной потере, и я приношу вам мои соболезнования. Потеря отца в столь юные годы ужасное событие, случающееся, увы, со многими, и мое сердце переполнено скорбью о Вас. Однако, прошло более четырех недель с того печального дня, как Ваш батюшка почил, и я все это время считал ваше отсутствие на работе вполне объяснимым и имеющим весьма уважительную причину; я считал, что, конечно, можно и еще день подождать, и еще день, но вот прошло уже более четырех недель, и я не могу не напомнить Вам об этом, как бы я ни уважал Ваше горе, потерю отца, с точки зрения изложенного я должен сказать Вам, Александр, что поскольку, как письменно сообщила мне Ваша матушка, вы еще далеко не так здоровы, чтобы вернуться на работу, я, к несчастью, должен был взять на Ваше место другого человека. Я уверен, что вы сможете меня понять: бизнес есть бизнес, и я не могу позволить себе, чтобы сентиментальные переживания моего персонала были помехой делу. Между прочим, я возвращаю Вам Ваши пятьсот долларов, вложенных Вами в "Арлезию", поскольку я теперь услышал от моих партнеров по этому рискованному мероприятию, что они не считают правильным принять вложение бывшего служащего, не являющегося постоянным инвестором и ничего не вложившего ни в какие другие предприятия, имеющие долю в этой картине. Вам скоро, надеюсь, станет совсем хорошо. С наилучшими пожеланьями здоровья и успехов, а также с соболезнованиями по поводу Вашей утраты — Уильям Сейерман, президент "Проката Превосходных Картин".
