Чек на пятьсот долларов был вложен в конверт. Но оплата была произведена до того момента, как Александр перестал ходить на работу. Все это, однако, он воспринял как знак неизбежного падения, которое уже началось. Он уволен. У него нет работы. А при таком ненадежном состоянии здоровья разве он может начать другую работу? Да что там начать, даже найти ее… И все это влечет за собой необходимость отстаивания своих прав… Все вдруг обрушилось на него, а он даже и не думал о том, что может произойти и эта катастрофа. А если его мать заболеет? Может оказаться, что у него не будет средств даже на ее лечение. Он погружался все глубже и глубже в подобные настроения, в темные объятия страха и тупой инерции: он сидел часами, странно глядя перед собой, но даже не в окно, а в пустоту стены, и Леушка, глядя на него, начинала даже подумывать — с ужасом гоня эти мысли, — что он, возможно, лишился рассудка.
Пять недель прошло со смерти его отца; однажды Леушка вошла в его спальню — теперь он проводил все время в большой кровати — и сказала, что какой-то человек пришел повидать его. Был полдень, но в комнате стоял мрак, Александр настоял, чтобы тяжелые занавеси, которые его мать все время поднимала, были опущены, так как от дневного света у него болят глаза. Окна не открывались уже недели две, и в комнате был тяжелый, сырой и спертый воздух. Пауль Крейснор стоял в дверном проеме, всматриваясь в этот мрак, его глаза пытались найти Александра среди всех этих теней, а ноздри его подергивались от отвращения.
— Александр! Черт, где вы? Это Пауль Крейснор. Вы не возражаете, если я открою шторы? Я тут ни черта не вижу.
— Нет, пожалуйста, прошу вас, Пауль, не делайте этого. — Пауза. — Дневной свет причиняет боль моим глазам.
Пауль на ощупь пробирался через комнату, двигаясь на звук слабого голоса, ударяясь коленями и локтями о предметы; в конце концов он вынул из кармана спички и одну зажег. В ее тусклом свете он увидел Александра, очень бледного и со взглядом некоего медленно чахнущего существа, сидящего в постели среди трех огромных полушек, с лицом, ничего не выражающим.
— Я зажгу свечку, — запоздало предложил Александр.
Пауль уселся рядом с кроватью и бросил на Александра резкий, оценивающий взгляд: он увидел пустоту глаз, мертвенную бледность и полное отсутствие хоть какой-то реакции на его приход.
— Я слышал, вы были больны? — спросил Пауль.
— Я и сейчас болен, как видите.
— Что с вами?
— Врачи, кажется, не знают. Или не хотят говорить…
— Вы ведь заболели вскоре после смерти вашего отца?
— Да.
Наступило молчание. Затем Пауль задал вопрос, показавшийся Александру весьма странным в данных обстоятельствах. Он спросил:
— Какого сорта человек он был?
— Как?
— Ваш отец. Какого сорта человек он был? Вы уживались с ним?
— Я был для него великим разочарованием. Он хотел видеть меня студентом и человеком, получившим профессию. Вы знаете, я видел его смерть. Он только слегка всхлипнул. И все.
— Да, — сказал Пауль задумчиво. — Да… Ну ладно, есть одна идея. Знаете, что мы решили сделать для вас? Для начала мы все хотим вытащить вас отсюда. Если вы будете продолжать дышать этим смрадом, вы и вправду разболеетесь не на шутку.
— Вы, как и другие, — огорченно сказал Александр. — Думаете, что я неврастеник… Скажите, разве я умираю для того, чтобы всем доказать, что я болен?
— Позвольте мне сделать одну вещь. Позволите? Разрешите мне отдернуть шторы и открыть окна.
При свете свечи Пауль увидел, как оцепенело от ужаса лицо Александра, услышавшего это предложение. Однако, он еле слышно прошептал:
— Если хотите, откройте…
Двигаясь быстро и целенаправленно, Пауль поднял шторы и распахнул обе створки окна. Солнечный свет ранней зимы хлынул в комнату так бурно, что зашевелилась от движения воздуха пыль; секунду спустя резкий, свежий и вкусный воздух так быстро заполнил комнату, будто здесь был вакуум. Александр закрыл глаза, пытаясь хоть так защититься от внезапно явившегося света.
— Где ваша одежда? — спросил Пауль. — Ах вот, она здесь, вот брюки, рубашка… а где все остальное?
— Д… для чего? За… зачем это? — испугался Александр.
— Думаю, мы прекрасно можем прогуляться. Такой великолепный сегодня день!
— Вы, кажется, не понимаете, что я болен. Я слишком слаб, чтобы прогуливаться по улицам. И потом у меня совсем нет сил, чтобы подняться потом по лестнице.
— Все будет хорошо, — сказал Пауль спокойно и уверенно. — Мы можем нанять кэб, чтобы он сопровождал нас во время прогулки, и если вы не сможете идти, мы сразу посадим вас в кэб. А если случится приступ… Хорошо, но с кэбом под боком мы скорее доставим вас туда, где вам окажут медицинскую помощь, даже скорее, чем из этой комнаты. И с лестницей. Если вам так тяжело подниматься, я — то ведь рядом, я охотно помогу вам. Я смотрю, вы так отощали, что не велик труд донести вас на руках. Ну как? Какие еще имеются причины, чтобы отказаться от прогулки?
В следующие восемь дней Пауль аккуратно приходил, чтобы вывести Александра на улицу; длина прогулочного маршрута увеличивалась каждый день, и уже на седьмой день Александр рискнул прогуляться без сопровождения кэбом.
Он, однако, носил с собой походную фляжку с бренди и потягивал из нее глоток-другой, когда чувствовал подступающую слабость; но теперь он начал нормально есть, и слабость потихоньку отступила.
— Видите, вам становится лучше. Вы согласны? — спрашивал Пауль.
— У меня еще эти ужасные ночные страхи, — пожаловался Александр, — и потому я не могу спать, боюсь, что приступ случится во сне, и мне все время мерещится лицо отца, лиловое и отталкивающее. Думаю, то, что отталкивает в нем, это смерть, это ужасает меня больше всего.
Пауль улыбнулся:
— Хорошо еще, что вы себя не видите мертвецом.
— Разве вы не боитесь смерти, Пауль?
— Нет. Ничуть. На самом деле, я думаю, что и вы не боитесь ее. Вы не смерти боитесь, а небытия, которое есть нечто более всеобъемлющее, чем просто смерть. Но если вы все еще думаете, что вы умираете, у меня для вас предложение. Сначала вы должны убедить себя, что вы не умираете — успокойте ваш рассудок. Затем, добившись этого, начните серьезно погружаться в проблему в целом — рассмотрите смерть с точки зрения философии, искусства, в свете метафизических представлений. Полагаю, однажды вы сможете принять идею собственной смерти и не содрогнуться при этом от ужаса — все это перестанет вас тревожить. Сначала, тем не менее, надо убедить себя в том, что вы действительно не умирающий, не смертельно больной человек. Как это сделать? Предлагаю вам предпринять род интеллектуального исследования, которое не может вам не помочь. Ваша тревога основана на том, что вы не верите врачам, которые обследовали вас и сказали, что ничего серьезного не находит. Даже когда вы им начинали верить, стоило возобновиться паническим приступам, как вы тотчас возвращались к мысли, что они вам солгали и что вы все-таки безнадежно больны. Я точно все изложил? Да? Хорошо. Дальше я предлагаю вам простои способ проверки, лгут ли вам врачи или говорят правду. Скажите, много ли у вас денег?
