мужского взгляда в этот самый момент.
Как только он уложил Карину в постель и сам заботливо укрыл ее, я тут же знаком попросила освободить комнату.
— Спасибо, что помог. Тебе пора.
Но, конечно, Беркут не был бы собой, если бы все сделал так, как кто-то ему приказывает. Он мгновенно хватает меня за талию и, даже не прислушиваясь к тихим возмущениям, относит в спальню: самое последнее место, где я бы хотела оказаться с ним наедине.
— Уйду. Но сначала поговорим, — дает краткое пояснение.
— Прошли те времена, когда я хотела тебя слушать. Когда я мечтала, чтобы ты хоть что-то рассказал мне о своей жизни! — не сдерживаюсь и перехожу на крик, тут же себя одергивая. Сжимаю ладони в кулаки. Отчего-то так ощущаю себя сильнее. Немного, но сильнее. — Но ты неизменно молчал. Всегда молчал, Рома. А я больше не хочу тебя слушать.
Я вообще не в состоянии адекватно разговаривать. Я вообще не понимаю, для чего он еще здесь. Я вообще не хочу больше знать никаких подробностей о нем. Вообще!
— Мы просто поговорим, и я уеду. А завтра приеду вновь…
— Ты что, не слышишь? Ты нам не нужен! Нам это все НЕ НУЖНО! Нам без тебя ЛУЧШЕ!
— …И послезавтра тоже, — продолжает он тихим тоном, уговаривая меня, как ребенка. — И каждый день.
— И каждый день ходить по улице, оглядываясь? Шарахаясь от прохожих?!
— Я виноват, да, — он делает шаг по направлению ко мне, а я уже не могу себя контролировать.
Ужас, сковавший душу на несколько дней, казалось бы, уже отступил, но в безопасности собственной квартиры и рядом с Ромой внезапно все пережитое вновь наваливается и давит, давит, давит, и вновь я трясусь от страха, вспоминая безумный блеск в глазах Вити и то, как он смотрел на Карину, как я прислушивалась к каждому шороху, боясь, что за нами пришел кто-то из них...
Я обхватываю плечи ладонями и понимаю, что горло уже охвачено спазмами, а голос срывается. Я бы закричала хрипло, надрывно, но из груди рвутся только глухие рыдания, потому что нет сил сдерживать внутри себя все это напряжение.
— Яна…
Рома приближается медленно, а у меня душа болит рядом с ним. Я пытаюсь обойти его, уйти, убежать, скрыться где угодно, да хотя бы в ванной — без разницы, лишь бы от него подальше, но… Он приближается стремительно, отрезая мне путь к свободе. Кладет руки на плечи и силой притягивает к себе.
— Ян, не плачь, пожалуйста. Я все сделаю, чтобы такого больше не произошло.
Прижимает крепко, целует в макушку и не отпускает. А я все еще не в ладах со своими эмоциями и сердцем. Оно рвется к нему даже сейчас, но разум твердит, что все. Пора нажать на стоп и наконец-то включить голову.
Он позволяет использовать себя как жилетку, а мне ничего другого не остается, кроме как поддаться и выплакаться у него на груди.
Сложно сказать, сколько времени прошло.
Дверь в мою спальню всегда открывается бесшумно. Поэтому я скорее почувствовала, чем услышала, что мы уже не одни…
Глава 48
— Мам, — я резко упираюсь ладонями в мужскую грудь, пытаясь скорее отстраниться. Словно поймана на чем-то постыдном. — Я пить хочу.
Но Рома даже не дергается, все также крепко меня удерживает и не позволяет отодвинуться.
— Я принесу, Кариш. Иди ложись, — тут же раздается уверенный мужской голос. — Через минуту приду.
— Нет, мама принесет! Сейчас!
Она сонная. Малышка давно уже не приходит ко мне в спальню посреди ночи. Но возможно, сказывается слишком сильное напряжение последних дней. И еще болезнь.
— Хорошо. Беги к себе.
Как только Карина уходит, я шепчу, продолжая выкручиваться:
— Отойди.
— Ян. Тихонько. Я сам схожу. Просто побудь здесь, хорошо?
Я редко бываю в подобном состоянии. А дочь вообще меня такой никогда не видела. Не хотелось бы, чтобы это случилось и сейчас.
Молчаливо соглашаюсь, кивая в ответ, и Рома уходит.
А я, не теряя ни минуты, тут же беру чистое белье и выскальзываю из комнаты.
Но он, конечно, меня дождется. И я так этого боюсь. Нет, не того, что он сможет меня уговорить. Всего-то рядом с ним чувства, как оголенный провод. И внутри болит слишком нестерпимо.
Я ступаю медленно, особенно остро ощущая, как прохладная плитка холодит ступни.
Как я и думала, он не ушел. А когда я вышла, на кухне меня ждал остывающий чай.
И правда. Голая. Откровенная. Такая долгожданная. Но такая лишняя на сегодняшний день.
Беркут начинает разговор первым, словно невзначай сообщая:
— С лимоном хотел. Но он испортился.
— Переживу. Спасибо, что побыл с Кариной. И да, за чай тоже. Ты не мог бы уйти?
Пытаюсь говорить жестко, но корректно. Надеюсь, я все делаю правильно.
— Обязательно. Только чуть позже.
— Я устала. И спать хочу.
— Без проблем.
Не веря в то, что он действительно выполняет мою просьбу и сдвигается с места, я неотрывно слежу за ним. Стоило бы догадаться о подвохе еще до того, как мужские руки схватили меня крепко, но заботливо.
Догадалась о том, что Беркут делает — несет свою добычу в спальню — я слишком поздно, уже после того, как за нашими спинами бесшумно закрылась дверь.
Я начинаю вырываться слишком яростно, боясь того, что он задумал. В голове не укладывается. Он не заставит меня!
— Рома! Отпусти! Ром! — кричать не могу себе позволить, поэтому лишь громко на него шепчу и вырываюсь. Пытаюсь вырываться. Безрезультатно, конечно же. — Ром! Я не хочу! Ну зачем?!
Приземляюсь на кровать и сразу откатываюсь на другой конец. Но он
