скованности.
Вдоволь накатавшись, мы возвращаемся к своему лежаку, заказываем обед и наслаждаемся им, глядя на океан.
– Сколько тебе было лет, когда ты встал на доску? ― спрашивает Амира.
– Мне кажется, отец забрал нас с мамой из роддома и сразу помчался на пляж, ― смеюсь я, и принцесса подхватывает мое настроение. ― Проще говоря, я не помню, сколько мне было, но и не помню себя без серфа.
– Ты поначалу катался с папой?
– Конечно, а позже уже потихоньку учился сам. Точно помню, что мне было около пяти лет, когда я рассекал рядом с отцом.
– Так рано?
– Да, ― киваю. ― Правда, на большие волны меня, конечно, никто не пускал, но на маленьких я катался.
– У меня таких развлечений не было.
– А какие были?
– Не знаю, ― Амира пожимает плечами, ― обычные. Как у всех девочек, наверное. Куклы, наряды, детская площадка.
– Могу я задать тебе вопрос личного характера?
– Конечно. Теперь ты можешь спрашивать меня о чем угодно.
– Что за мужик тебя сажал тогда в машину, когда твой отец застал нас на парковке?
Я вижу, как ее настроение портится, но Амира не показывает всей глубины своего расстройства при упоминании ее прошлой жизни.
– Это Айрат, мой кузен.
– У тебя есть дядя или тетя?
– Неродная тетя. Она дочь моего дедушки, которого я никогда не видела. Мама сказала, что тетя Саадат была рождена вне брака. Не знаю, что там за история, но родители никогда не вдавались в подробности. Знаю только, что Айрат появился в нашем доме, когда ему было шестнадцать.
– А почему он работает на твоего отца?
– Омар тоже на него работает, и Сабит, думаю, будет, ― она легко пожимает плечами.
– Но не охранниками.
– Он… как бы тебе сказать… он ведь не родной племянник папе. Его мать с моим отцом единокровные только по отцу, а кто бабушка Айрата, я не знаю. Это так запутанно, там столько тайн. Никто никогда не рассказывал мне эту историю до конца. Но, думаю, эта женщина была из семьи, намного ниже статусом семьи дедушки, вот он на ней и не женился. А почему ты спросил?
– Он прикасался к тебе, и это жутко разозлило меня, потому что я касаться не имел права.
– Он часть семьи, пусть и неродная ее часть, но папа ему доверяет. Я… не знаю, как тебе объяснить, что он семья и вроде как не семья, ― расстроенно выдыхает она.
– Ясно, что ничего не ясно, но главное, что это не кто-то посторонний.
– А в твоей семье нет таких тайн?
К счастью, в этот момент я пью сок большими глотками, что дает мне время подумать, как ответить, чтобы не выкладывать всю правду о моей семье, но при этом чтобы у Амиры не зародилось подозрений.
– Наверное, есть, я никогда не интересовался, ― плавно ухожу от ответа. Моей жене совершенно ни к чему эти подробности. Не сейчас, по крайней мере.
Мы заканчиваем обед под воспоминания из детства и юности. Я рассказываю Амире, как сбегал по вечерам к друзьям, в то время когда мама пыталась заставить меня садиться за учебу. Запирала в комнате, чтобы я не сбежал, но я все равно умудрялся испаряться и гулял до поздней ночи, а потом получал нагоняй. Амира называет меня отчаянным смельчаком и открыто смеется, отчего в моей груди разрастается огромный теплый шар. Она принимает меня со всеми моими хулиганскими замашками. Интересно, примет ли она меня всего, когда узнает всю правду о моей семье? Не сейчас. Позже, когда я буду готов бороться с ее непринятием.
Мы снова идем по пляжу, только теперь уже дальше места, где катались на флайборде. Размеренно бредем, взявшись за руки. Так приятно ощущать ее прохладные маленькие пальчики в своей ладони, и от этого ощущения вверх по руке бегут мурашки.
– Теперь тебе предстоит новое задание, ― говорю я, когда мы подходим ближе к пункту назначения.
– Стоять на доске в океане?
– Это тоже, но для начала я бы хотел, чтобы ты покаталась на сапборде.
– Что это?
– То же самое, что серф, только с веслом.
– То есть, ты хочешь, чтобы я не просто удерживала равновесие, а еще и махала веслом при этом? ― Амира с сомнением косится на выстроенные в ровный ряд доски.
– Размахивать не обязательно, но управлять с его помощью доской ― да, это делать нужно.
– А ты где будешь при этом?
– Рядом на такой же доске.
– Тебя не смущает, что ты, человек, который с рождения занимается серфингом, будешь кататься на са… как, говоришь, называется?
– Сапборд.
– Да, на нем.
– С тобой рядом я готов просто сидеть на доске и любоваться тем, как ты…
– Падаю! ― перебивает она меня, и я смеюсь.
– Я вообще-то хотел сказать, как ты катаешься, но как падаешь, боюсь, тоже неизбежно.
Мы берем себе борды и идем в воду. Амира долго учится держаться на доске. У нее хорошо получается, но перед этим она много раз падает в воду, и мне приходится плыть за ее веслом.
Когда мы возвращаемся назад, моя жена уже едва переставляет ноги от усталости.
– Я не привыкла к такой нагрузке, ― устало произносит она, положив голову на мое плечо.
– Любой спорт требует тренировки, ― сжимая ее талию, отвечаю я и целую принцессу в макушку.
– Давай уже возвращаться.
– Как скажешь.
По дороге домой Амира, которая по пути на пляж бодро обсуждала все, что видит, сидит, прижавшись щекой к моему плечу, и зевает.
– Очень устала?
– Есть немного, ― отвечает она, уже едва ворочая языком.
– До заката у нас еще будет время вздремнуть. Хочешь?
– Мхм.
Я улыбаюсь, ведя автомобиль по узким улочкам прямиком к нашему домику. То, что со мной сейчас происходит, ― это, пожалуй, лучшее приключение в моей жизни. Я ни секунды не жалею, что выкрал свою восточную принцессу. Теперь главное понять, чем для меня обернется это приключение. Потому что я чувствую, что так просто наша история не закончится, и это спокойствие – лишь затишье перед бурей.
Амира
Даже во сне я чувствую, как горят мои щеки. Перед глазами то и дело встает картинка, которую я нечаянно подсмотрела еще вчера, пока Малоун мылся в душе. Не знаю, что побудило меня: любопытство или вседозволенность. Сначала я оправдывала себя тем, что мне важно было понять, что меня ждет, а потом просто не смогла оторвать взгляда. И мне стыдно. Не перед Малом, наверняка он посчитает это сущим пустяком. А перед собой, своим воспитанием,
