…День тянулся невыносимо долго. Евгений пытался занимать себя работой, близился срок сдачи проекта. Но мысли снова и снова возвращались к Жене. Как она там, на работе? Думает о нем? Или обрадовалась этой вынужденной передышке? Чертовы цветы, из-за которых они поссорились, так и стояли в ее комнате. Она специально не закрывала свою дверь на замок. И он, ругая себя последними словами, заходил к ней в комнату. Подходил к букету и сжимал кулаки, только чтобы не выбросить ненавистные розы с балкона.
И вот опять, в очередной раз перед ним этот злосчастный веник.
Евгений попытался взять себя в руки и выйти из Жениной комнаты, как почувствовал легкий неприятный запах. Розы вяли. Медленно, но верно загибались. И это решило исход дела не в их пользу. Евгений взял букет, вышел на балкон, где дремала Матильда, и выбросил цветы вниз. Они упали на козырек подъезда, рассыпавшись поломанным веером. А Евгений удовлетворенно потер руки и вышел из комнаты Женечки.
Ближе к вечеру он стал нервничать. И, как и предполагал, вернувшаяся Женя устроила скандал из-за этих цветов.
— Где мои розы? — спросила она, пулей вылетев из своей комнаты.
Евгений топтался у плиты и варил себе пельмени. Они уже стояли у него поперек горла, но он делал вид, что обожает их и готов уничтожать пельмени пачками.
— Я их выбросил. — Он не стал юлить и отнекиваться.
— Ты их выбросил?!
— Разумеется, я. Матильда этого сделать не смогла бы при всем желании.
— Мотька любила эти розы!
— Что ты говоришь? Отвратительные цветы. У Матильды на пыльцу аллергия.
— Это у тебя аллергия на меня!
— Неправда.
— Что неправда?
— Я совершенно здоровый человек.
— Нет, ты больной. Ты больной на всю голову. — Голос Женечки звенел, ее было очень жалко, так она расстраивалась. — Кто тебе дал право врываться в мою комнату и устраивать там разгром?!
— Из твоей комнаты воняло.
— Воняло?! Чем же? Мотькой?
— Завядшими цветами! Не истери, я просто зашел и выбросил розы, которые воняли.
Женя кинулась к мусорному пакету, но он был пуст. Тогда она побежала к себе в комнату и бросилась на балкон.
— Ах, — раздалось оттуда с таким надрывом, что у Евгения чуть не сбежали пельмени. — Мои розочки! Как вам одиноко там, на грязном козырьке! Каким же варваром должен быть тот, кто так с вами поступил! У него нет сердца!
— Мур-р-р-р-р, — тоскливо поддержала ее Матильда.
— И ты, Брут?! — воскликнул Евгений, отвлекаясь от плиты, и пельмени все-таки дружно убежали. — Из-за какого-то веника столько горя! Да я куплю тебе новый букет! Еще лучше этого.
— Не надо! — со слезами на глазах воскликнула Женя. — Лучше этого уже не будет!
— Не будет?! Значит, этот веник был тебе так дорог?!
— Дорог! Как…
— Как что? — поставил руки в бока Евгений. — Как что, договаривай.
— Как красивый букет.
— Сегодня твоя очередь кормить Матильду! — фыркнув, Евгений вернулся к плите.
Он не стал пререкаться. Уже всего этого было вполне достаточно, чтобы снова не разговаривать всю неделю. Женя тоже успокоилась, пришла на кухню и, не глядя на него, принялась заваривать себе кашу и накладывать в миску Матильде корм. Они молчали, толкались локтями, фыркали… Евгений собрал с плиты свои пельмени, промыл их горячей водой, затем окатил холодной, сложил в тарелку и съел. Женя следила за его манипуляциями презрительным взглядом. Евгений многозначительно хмыкнул, кивая на ее овсяную кашу, и похлопал себя по животу. После чего встал и ушел к себе.
— Идиот, — сказал он себе за дверью. — И что за цирк я устроил?
— Кретинка, — послышался пронзительный шепот из кухни. — Мотька, я кретинка. И чего взъелась из-за завявших цветов?
Евгений обрадовался своему хорошему слуху и подмигнул портрету бабули, висевшему на стене.
Темной ночью, когда весь дом погрузился во мрак и только лестничные клетки тускло освещались антивандальными светильниками, раздался ужасный женский крик, полный неподдельного отчаяния и безысходности:
— А-а-а-а-а! Спасите-е-е-е!
Женька вскочила, села на кровати и прислушалась. Впрочем, прислушиваться было не к чему, потому что женщина продолжила истошно вопить, прося о помощи. Пока Женька накидывала на себя то, что попалось ей под руку, голос возвестил:
— Спасите, пожар! Люди, горим!
Женька, первый раз участвовавшая в пожаре, принялась метаться по комнате, вспоминая, где лежит ее паспорт. Потом ей на ум пришло, что Мотька осталась спать на балконе. Женька кинулась туда и схватила кошку в охапку. Тут дверь распахнулась, и к ней в комнату забежал полуодетый Женя.
— Где вы тут?! — прокричал он встревоженно. — Не копайтесь! Быстрее, пошли.
Он схватил в охапку Женьку с кошкой, и вся троица вскоре благополучно выбежала на лестницу. Крик продолжался, женщина кричала внизу, ее голос был отдаленно похож на голос Эммы Павловны, которую жгли на костре инквизиторы за грехи и распутную жизнь. Ну, во всяком случае, Женьке именно так и показалось.
Им навстречу бежали люди — одетые в то, что было на них жаркой летней ночью, высыпали на лестницу, прикрывшись лишь халатами и простынями.
— Что горит? У кого? Наверняка это Гавриил в очередной раз себя поджег!
— Нет, — попыталась оправдать соседа Женька. — Он не мог такое сделать. Теперь в его жизни появился смысл! Это кто-то другой себя поджег.
— Что-то я не чувствую дыма! Можно было еще успеть чемодан собрать со всем необходимым, — сказал сосед из квартиры слева.
— А я бы футбол досмотрел. Они теперь играют только по ночам, — сказал сосед из квартиры справа.
— Горим! Люди! Помогите!
И соседи кинулись вниз.
Им предстала живописная картина. На площадке перед своей дверью стояла Эмма Павловна в наспех наброшенном кимоно, отчего оно казалось просто длинной простыней, и кричала изо всех сил.
— Эмма Павловна, — одернул ее за рукав Женя, — что случилось?
— Случился кошмар, — бросилась ему на грудь соседка, для чего Женьке с Мотькой пришлось потесниться. — У меня в спальне завелась мышь!
— Мышь?! — презрительно поморщился сосед из квартиры слева. — Уж лучше бы вы завели мужчину, Эмма Павловна.
— Я пыталась, — истерично вздрагивая, призналась она. — Но мышь завелась быстрее человека. Я проснулась, а она сидит и смотрит на меня человеческими глазами!
— Вы не путаете? — спросил сосед из квартиры справа. — Может, все-таки это был человек?
— Откуда ему взяться?! — рыдала Эмма Павловна. — Вы посмотрите на меня! Что со мной сделала жизнь! А когда-то я была худой и грациозной.
