– Полагаю, он просто понял, что это бесполезный разговор, я не собираюсь рисковать твоей жизнью ни при каких условиях. Ну а теперь моя очередь задавать вопросы. Скажи-ка, милая, кто такой Глеб Покровский? – При этих словах Женя дернулась и резко села.
– Ты подслушивал нас с Инкой!
– Ты же тоже подслушивала нас с Сергеем. Нет, успокойся. Если помнишь, я переодевался, а дверь между нашими спальнями была приоткрыта.
– Точно так же, как и дверь в столовую…
– Н-да. Похоже, со всеми дверями в этом доме нужно что-то делать. Так что там с Покровским?
– Я не уверена, что готова рассказать тебе эту историю.
– Женька…
– Ладно, хорошо. Но мне будет не очень приятно. – Алекс крепко обнял ее и сильно прижал к себе. – Так уже лучше. Глеб учился со мной в одном институте. На три курса старше. Ты же знаешь – я жила в общежитии. Он тоже, на одном этаже со мной. Парень из его комнаты – Валера – влюбился в мою бывшую лучшую подругу.
– Бывшую?
– Да, но это уже совсем другая история. Не перебивай. А мы очень подружились с Валеркой. Марина – та самая подруга – крутила им, как хотела, издевалась по полной программе. Кроме Валерки у нее был еще один ухажер, а для планов на будущее ни один из них не подходил – не то чтобы они были совсем бедны, просто были далеки от нужного ей уровня благополучия. Думаю, вот ты бы ее вполне устроил.
Алекс от подобного заявления закашлялся. Женька, представив нарисованную ей же самой картину, нервно заерзала и обхватила рукой его шею.
– Прости, иногда я говорю редкие глупости. Валерка страдал, мне его было ужасно жалко. Вообще, в институте я часто была жилеткой для страждущих. Естественно, что он приходил в гости ко мне, я – к нему. Там я познакомилась с Глебом.
Это был самый необычный человек, которого я когда-либо видела в свои восемнадцать лет. Нет, внешне он был совершенно заурядным. Он редко говорил то, что от него ожидали услышать, и соглашался на самые сумасбродные предложения. Он слушал странную музыку и читал непонятные книги. Он и ко мне относился странно и непонятно. В его шкафчике всегда находилась какая-нибудь конфета или шоколадка, которую он мне непременно скармливал. По тем временам это было ужасно дорого, а он не брал у родителей денег, жил только на стипендию и постоянно пытался подработать в институтской компьютерной лаборатории. Он дарил мне детские книжки и маленькие игрушки, вручал свои непонятные книги, и я их на самом деле читала. Он говорил, что я не должна благодарить его за подарки, ведь он делает это не ради моей благодарности, а просто потому, что это доставляет ему удовольствие.
Я могла прийти совершенно уставшая после занятий, а он молча устанавливал на магнитофоне запись со своей странной космической музыкой, усаживал меня на соседнюю кровать, сам устраивался на своей и выключал свет.
Мы могли молчать часами, слушая музыку, читая, просто думая о своем. Он говорил, что, если люди близки по духу, им необязательно что-то обсуждать, им комфортно вместе даже в полной тишине. Знаешь, кроме него, пожалуй, лишь с тобой я могу молчать и чувствовать себя при этом очень спокойно и уверенно. Я могла забежать часов в десять вечера, объявить, что падает первый настоящий снег, и он покорно одевался и шел бродить со мной по улице. А на мой день рождения он просто зашел за мной после занятий и увел на весь вечер гулять по весеннему парку.
Мы попали под дождь, видели первые цветы, наблюдали за птицами. Он знал, что я писала стихи, и часто был первым читателем. Во всем этом была одна большая и чувствительная ложка дегтя: те самые странные книги, которые он читал.
Глеб увлекся учением одного из индийских философов. Помимо техники медитации, с которой, кстати, Глеб ознакомил и меня, эти трактаты были пронизаны одной общей идеей: ни к чему и ни к кому нельзя привязываться. По словам этого горе-философа, основная беда современных людей – это привычка, привязанность к вещам, животным, людям. Любое привыкание несет в себе неизбежность горя и боли при непременном будущем расставании. Не рекомендовалось привязываться даже к родителям и друзьям. Я часто спорила с Глебом на эту тему, но что я могла сказать взрослому парню с высоты своих прожитых в теплице восемнадцати лет?
Я знала, что, когда придет пора уезжать из общежития, института, Глеб сразу же выбросит меня из головы, забудет, как глупую случайность. Единственное, о чем я попросила его еще за год до его отъезда, – попрощаться со мной. И нужно отдать ему должное – он это сделал.
Но как! Вся его группа уже сдала дипломы, я не видела его уже пару месяцев, когда он неожиданно появился на пороге моей комнаты и предложил прогуляться. Мы прошли километра три до совсем не ближайшей станции метро, разговаривая о пустяках. Затем спустились в подземку. Одновременно пришли две электрички, он сел в одну, я – в другую.
И все. Представляешь? Как в старом дешевом кино. Наверно, он думал, что это было очень романтично. Самое смешное в этой истории, что мы встретились снова через четыре года. Я встретила на улице Валерку и пригласила его в гости. Я позвала Инку, а Валерка привел Глеба.
Мы сидели, ужинали, болтали, шутили, и внезапно я поняла, что уже не считаю этого человека необычным, даже интересным. Он стал таким же, как все. Я тогда вышла на балкон покурить, он вышел за мной. И я сказала ему об этом, наверно, хотела отомстить за пережитое разочарование. Он знакомым жестом склонил набок голову и заметил, что ужасно тяжело разочаровываться в людях. Но еще тяжелее и больнее, когда кто-то разочаровывается в тебе. Потом он спросил, пишу ли я еще стихи. Я ответила – нет. Я на самом деле перестала этим баловаться после его ухода. Представляешь? Как отрезало. Вскоре я узнала, что Глеб заключил контракт с какой-то фирмой и уехал работать в Америку. А Инка обозвала его разочарованием всей моей жизни. – Женя тяжело вздохнула и потерлась носом о плечо Алекса.
– Наверно, вы были очень близки? – неожиданно хриплым голосом поинтересовался он.
– Да, но не так, как ты думаешь. Не поверишь, мы даже ни разу не целовались. Этакая покровительственная дружба: гуру и ученик.
– Знаешь, если мне когда-нибудь доведется встретить этого Глеба, я, пожалуй, благодарно пожму ему руку. А потом набью морду. И еще. Я приложу все усилия, чтобы не стать новым разочарованием всей твоей жизни, веришь?
– Да.
– Я рад, что мы прояснили этот вопрос. – Алекс неожиданно вынул из-под ее головы свою руку и всем телом повернулся к ней. – А теперь, милая, будем избавлять тебя от излишней ночной разговорчивости.
Алекс был неправ: Бес, или Дима Бессонов, вовсе не собирался принимать ислам. Он одинаково снисходительно относился ко всем религиям в мире. Изучение религиозных культов стало его хобби еще в шестом классе. В то время, когда сверстники зачитывались первыми переведенными на русский язык романами Чейза, с восторгом следили за неправдоподобно быстрым развитием Тарзана и пытались понять Брэдбери, Димочка Бессонов с упоением погружался в описание шаманских обрядов североамериканских индейцев. Постепенно Маниту и Небесные врата сменили злоключения Понтия Пилата и святой инквизиции. За ними пришел черед Мухаммеда и Будды.
