– Я что-то не поняла, а откуда Ржевский-то взялся? Зачем он спустя столько лет к этому, как его... Петру-то приехал?
– Ой! Клара Степанна! Этот Ржевский, он вечно некстати появляется! – будто злясь на поручика, воскликнул Юрка.
– Так, Метёлкин! – словно очнувшись от цветного, увлекательного сна, Клара Степановна пропищала что было мочи: – Давай дневник! Кол! И родителей в школу!
– За что, Клар Степанна? При чём тут родители-то?!
– И правда, Клар Степанна!
– Метёлкин так интересно рассказывал!
– Он так хорошо сегодня отвечал! – просили за хулигана Метёлкина два класса, покатываясь со смеху.
– А за то, что у вас через две недели экзамены, а он даже представления не имеет, кто такой Пьер Безухов и кто такая Анна Каренина! – рвала и метала литераторша. – У него каша в голове!
– Это от больших умственных нагрузок, Клар Степанна! – Юрка пытался оправдаться.
– Дневник, я сказала! И родителей в школу! – требовала литераторша, и в эту секунду весело грянул звонок, заглушив её дикие вопли.
Надо сказать, что опасения Клары Степановны не оправдались – Метёлкин благополучно списал сочинение со шпаргалки, которую ему любезно предоставил Костик. Примерно таким же образом он сдал все экзамены и, получив свои законные тройки, наслаждался полной и заслуженной свободой.
Аврора с Жаклинским тоже сдали всё, что от них требовала школа, – не так хорошо, быть может, как хотелось бы их родителям, но всё-таки.
Была середина июня, когда Костик сказал возлюбленной о своей поездке в Саратов:
– Нужно бабушку с дедом навестить. Они скучают. Вот только за голубей боюсь – вдруг с ними тут без меня что-нибудь произойдёт? Ведь меня целое лето в Москве не будет! Попрошу-ка я, пожалуй, Метёлкина присмотреть за ними.
И Костя попросил друга присмотреть не только за пернатыми, но и за Авророй – чтоб к ней никто не приставал. Юрик охотно согласился:
– Что мне жалко, что ли?! Я всё лето буду в Москве ошиваться!
– Слушай, а ты куда-нибудь поступать собираешься?
– Чо я болезный, что ли? Мне десяти лет школьной каторги во как хватило! – И Юрик полоснул напряжённой ладонью, которая в тот момент напоминала острый широкий нож, по горлу. – Работать пойду. Мать с отцом к себе зовут.
– Это куда?
– На кондитерскую фабрику. Но я не хочу.
– Почему?
– Да там платят мало. Я, наверное, куда-нибудь на завод подамся!
– Я из Саратова приеду, тоже на работу устроюсь! Зачем куда-то поступать? Всё равно в армию идти, а там видно будет, – рассудительно проговорил Костик. – Ну, в общем, ты понял насчёт голубей и Авроры?
– Не волнуйся. Замётано, – пообещал Юрка, и Жаклинский со спокойным сердцем, поцеловав Аврору на прощание, уехал в Саратов.
Аврора вышла из дома в лакированных туфельках и сарафане «под крепдешин», что купила ей Зинаида Матвеевна по случаю окончания средней школы. «Куда бы пойти? Куда податься?» – думала она. Без Костика и Ненашевой, которая уехала отдыхать в Киев, ей оказалось совершенно нечем заняться. Но не успел ответ на этот вопрос сформироваться, как она услышала за спиной удалой свист:
– Каренина! А Каренина! Куда намылилась такая вся воздушная?! – Перед ней стоял Метёлкин в новом костюме, приобретённом тоже, кстати, его матерью по случаю окончания десятилетки.
– Тебе-то что?! – возмутилась Аврора в духе своей подруги – Ненашевой.
– Ха! Интересно! – с небывалой важностью и напором воскликнул Юрка. – Да если хочешь знать, меня Жакля попросил с его голубей да с тебя глаз не спускать!
– Вот и иди на голубятню! Что ты около моего подъезда ошиваешься?
– Ха! Чо мне голуби?! За тобой присматривать-то куда интереснее, чем за голубями! Что голуби – птица глупая, неучёная, а ты вон в каких башмаках хиповских!
– Никакие это не башмаки! Это лодочки! – по-детски обидевшись, проговорила Аврора.
– Это лёдочки! – передразнил её Юрик и вдруг улыбнулся так по-доброму, по-хорошему, что заставило нашу героиню посмотреть на него новым, совершенно иным взглядом. Перед ней стоял уже не тот первый хулиган школы, вступавший при любой возможности в перепалку с преподавателями, не тот ушастый парень, что оплевал в замочную скважину платье Клары Степановны, по ошибке приняв его за школьную форму; словно это и не он подкладывал кнопки на стулья своим однокашникам, не он стрелял по окнам из рогатки... Перед Авророй был симпатичный, хотя нет – не просто симпатичный, а интересный юноша; высокий (намного выше Костика), с каштановой шевелюрой, голубоглазый, с прямым, чуть великоватым носом, но это его совсем не портило, напротив, лишь придавало его лицу неповторимости и мужественности, с губами – небольшими, но красивой формы. Так много было в нём неизведанного, загадочного, столько противоречий таил в себе его характер... И вся эта многогранность и многоплановость его нрава, несомненно, отражались на лице, в его движениях, жестах, словах. В Юрии сочеталось, пожалуй, всё самое не сочетаемое в мире: нежность и грубость, доброта и глупая какая-то жадность, невероятная тяга к свободе и желание непременно связать свою жизнь с чьей-то, холодность и, казалось бы, равнодушие с неистовой горячностью и азартом. Конечно, наша героиня не могла с ходу определить, что за человек этот Метёлкин – она лишь почувствовала в нём всё вышеперечисленное, почувствовала бессознательно, скорее интуитивно. И сердце её забилось часто-часто, будто заторопилось куда-то, совсем не по-детски, по-новому – волнующе, в предчувствии чего-то огромного, неизведанного и, несомненно, прекрасного. Испугавшись своего странного чувства, она хотела было сказать, что ей пора идти – мол, некогда мне с тобой стоять, не слишком-то много у меня времени, и тут неожиданно для неё Юра весело воскликнул:
– Каренина! Пошли в кино? А?
– Прямо сейчас? – Аврора растерялась и обрадовалась одновременно – она так давно не была в кино! – в последнее время она в основном проводила свой досуг в обгаженной голубятне.
– Ну, да. А что тут такого?
– Пошли, – согласилась она.
В тот вечер Юрик Метёлкин сделал для себя очень важный вывод и принял решение – одно из самых главных в своей жизни.
– Я влюбился в Аврорку! И я на ней женюсь! – сказал он сам себе и вплотную приступил к намеченному плану.
Он целыми днями, под предлогом Костиной просьбы, ходил кругами у гавриловского подъезда. Стоило девушке выйти на улицу, он хватал её за руку, радостно крича:
– Куда сегодня двинем, а Каренина? В кино, в парк? А может, ты в кафе хочешь? Так ты не стесняйся, скажи! Я ведь друг Костика!
– Пойдём в парк.
– На каруселях будем кататься? – с жаром спрашивал он.
