Кстати, нужно снять с карточки деньги, чтобы оплатить санаторий за Лешку. Заодно посмотреть на остаток по Сашкиной карте, сколько он там выделил на питание на два месяца… И, наверное, перевести сразу в банкомате все на свой счет. Не удобно тратить деньги, не получая на телефон смс.
О том, что Сашка не звонит, думать не хотелось. Наверное, у него слишком много работы. Так бывает. Ох, он же просил в Лешкин планшет его номер телефона забить, чтобы переписываться. Не к спеху теперь. Ребёнок в санатории, планшет разряжен и валяется дома. До выходных это все терпит.
Так, не думать обо всем этом, не думать!
По плану — кафе — мороженое, потом небольшой променад по продуктовому супермаркету, а уже после можно домой, посмотреть какой-нибудь фильм.
Яна старалась, изо всех сил старалась наслаждаться своей свободой — пьянящей, вдохновляющей. Даже дома получала истинное удовольствие, расхаживая в нижнем белье. Пять раз смахнула пыль с зеркала, та ее особо бесила, постоянно садясь на идеально-отполированную поверхность. Включила музыку не через наушники, а через музыкальный центр, в колонки, не стесняясь и не заботясь о комфорте соседей.
Пока в дверь не позвонили. Настойчиво, протяжно.
Да что же это! Ведь день, не особо и громко играет музыка. Янка спешно накинула халат, затянула на ходу пояс и, не глядя в глазок, распахнула дверь.
— Наташа? Игорь? Привет! А вы что без звонка? Меня и дома не было, могли разминуться, — Яна открыла дверь пошире, приглашая войти, при этом как-то тревожно забилось сердце. Друзья молчали.
Первым отмер Игорь, приобнял Наташку за плечи и пропустил вперед.
Не задерживаясь в коридоре, сразу прошли в зал. Уже здесь Янка увидела, что Наташка слишком бледная, а Игорь, опустив голову, трет лоб, словно выгадывает время.
Удушливая волна подкатила к горлу. Яна сделала вдох. Чего же они молчат, в гляделки с друг другом играют?
— Что происходит, ребят? Наташ, ты в порядке? С ребёнком что-то?
— Нет, Лешка в санатории, — хрипло шепчет Наташка.
— Да я, собственно, о твоём пузожителе спрашивала, — поперхнулась воздухом Янка.
Игорь еще раз прочистил горло. Сжал переносицу, выдохнул:
— Ян, присядь, пожалуйста. Сейчас не об этом. Не знаю, как сказать. В общем, до тебя не дозвонились. Какими-то окольными путями вышли на мой номер через общих знакомых. Родители тоже в курсе уже. А ты не отвечаешь даже на домашний.
— Да что случилось, ребят? — взвизгнула Янка, прижимая к себе заледеневшие вдруг руки.
— Ян, с работы Сашкиной начальник звонил.
Игорь замялся, Наташка всхлипнула и виновато опустила глаза. За доли секунды Яне вдруг показалось, что мир начинает вокруг крушиться, рассыпаясь на мелкие осколки.
И реквиемом к этой всей беззвучной воображаемой картине прозвучало сухое:
— Произошёл еще один взрыв. Сашка, он… Он в больнице был…
64
Кажется, кончился воздух, разом у всех.
Наташка истошно завыла, пряча лицо руками. Игорь, словно рыба, открывал рот, силясь продолжить свой монолог. А Яна, пыталась понять, отчего так жжет в груди и откуда этот гул в ушах. Наверное, от раскаленного воздуха.
— Что ты несешь? — вырвалось из ее пересохшего горла, истеричное, еле внятное, чтобы не отключиться, и хоть что-то в эту секунду поменять.
Это сон?
Нет, это не сон.
Наташка, вдруг успокоившись, подняла на Яну зареванные глаза и продолжила за мужа:
— Яна, Сашка в больнице. Он жив, но получил сильные травмы. Ударной волной его откинуло на большое расстояние и прямо на какую-то железяку. Помощь вызвали сразу, слава богу остальные работники были где-то поблизости, вроде в автобус садились. Второй там человек, он погиб на месте. У Сашки множественные переломы и позвоночник поврежден. Сразу погрузили на борт вертолета, МЧС вызывали, его в Москву забрали. Сашка сейчас, после трех операций, введён в искусственную кому. И в течение двух недель нужно будет еще оперировать, сразу нельзя, сердце не выдержит. Пока в реанимации, в сознание не приходил с момента взрыва. Больше ничего не знаем. Это все. Адрес и телефон, мы все записали, но разговаривать врач будет только с ближайшими родственниками. Прости, что мы с такими новостями.
Яна, казалось, слушала какой-то бред. Это сейчас просто сон. Страшное кино. Она проснется и ни Игоря, ни Наташки здесь не будет. Ведь не может быть судьба настолько жестока к ней. Ведь Сашка просто на работе, и не звонит, потому что занят. Как-то пусто вокруг становится, словно в глухом коридоре, без света, без выхода…
Какие-то звуки, так похожие на ласковые слова, становились все тише, все отдаленней, пока свет не померк совсем.
Ну кто придумал эту дрянь? Это же из серии "старый общественный туалет". Янке с Сашкой как-то раз пришлось посетить такой в старом парке — приспичило. Вот и сейчас тот же запах концентрированного нашатыря, и где-то над головой взволнованное Наташкино: "Очнулась".
Яна привстала с дивана, отодвинула обнимавшую ее подругу, возможно чуть грубее, чем хотелось, и пошла на кухню, поставить на плиту варить тот самый ароматный вкусный кофе. Ей понравилось. Еще бы гостей чем-то накормить, а то неудобно как-то.
Кстати, почему они здесь? Яна медленно повернулась ко входу на кухню. Там, заламывая руки, топталась зареванная подруга, а где-то сзади маячил ее взлохмаченный муж. Да уж…
— У меня пирожные вкусные есть. Кофе попьем? Хотя тебе, Наташ, наверное лучше чай с ромашкой? Садитесь. Не прыгайте там.
— Ян, давай поговорим…
— Наташ, я в обмороке была, и амнезии у меня нет. Я все слышала, Сашка в Москве. Его прооперировали. Не понятно, выживет ли. Нужно звонить врачам, мне. Кстати, когда это произошло?
— Получается, что три дня прошло, — процедил Игорь, усаживаясь первым на табурет. Кажется, его трясет.
— Если бы умер, позвонили бы, да? Значит, жив. Значит, пьем кофе и звоним сами. Вы же побудете еще? Дети-то где?
— Наши у деда, он их в шахматы учит играть, а Лешка ваш в санатории уже с утра, — затараторила Наташка.
— Он не наш. Хорошо, пусть там. Без него легче.
Переглянулись.
Осуждают.
— Я не знаю, за что мне это все. Но у меня все в порядке, правда. Просто какая разница, как терять. Мне кажется, я за эти недели себя уже подготовила…
Игорь подскочил, шваркнул по полу табуретом и вышел из кухни. Яна проводила его пустым взглядом, посмотрела на подругу. Та, словно боясь сказать что-то лишнее, опустила глаза. Ну и ладно, пусть осуждают. Пусть думают, что это шок. Кофе, кстати, готов. Хочется черного хлеба, сверху икры мойвы и кусочек кислого сыра. Она как раз сегодня все купила. Хватит запрещать себе есть, пить, жить в конце концов. Жизнь, она такая, непредсказуемая и короткая.
65
Сначала это все было не понятным, не примеримым, не доходящим ни до сердца, ни до разума. Как плохое кино. Посмотрел и вроде уже забыть нужно, а все в голове какие-то отрывки, обрывки эмоций.
Яна бродила по квартире и вела себя так, словно ничего не изменилось. Вообще. Пыталась наслаждаться тишиной и свободой. И вроде бы получалось.
Например, готовить, все что нравится. Спать, когда хочется. Заново отполировать зеркало. Перемерить наряды, послушать музыку. Прогуляться по парку, погода такая прекрасная, по-июньски нежная, согревающая. Надумать завести собаку, так хочется о ком-нибудь заботиться…
На второй день стало до нестерпимости безразлично. Все. И еда, и музыка, и даже все окружающее. Только обрывки фраз да воспоминания разговора с Сашкиным врачом выводили её из этого состояния. Но все равно Яна снова и снова погружалась в какое-то забытье. А потом, обессиленная, увалилась спать.
Ночью приснился Сашка. Нет, не так. Ночью ей приснилось, что она с Сашкой. Что он обжигает нежную кожу поцелуями, страстными, настойчивыми, и ей вдруг хочется их. Ей вдруг нравится все, что он делает, как гладит, как сжимает, как настойчив в своей любви. И даже не хочется сопротивляться, стесняться этой бесстыдной развязанности, вседозволенности. Все правильно, все так и должно быть.
