не мог ранить меня еще сильнее, чем уже это сделал, но сейчас ему удалось превзойти себя самого.
Я посмотрела на него с презрением, холодно кинула:
– Если ты спрашиваешь меня о таком, дальше нам говорить с тобой не о чем.
Я моментально развернулась и сердито зашагала обратно к дому. Он догнал меня почти мгновенно. Схватил за плечи…
– Постой! Пожалуйста… я не хотел тебя обидеть. Просто твои слова о бывшем… и то, что ты скрывала свою беременность…
Я гневно на него воззрилась.
– Не вали с больной головы на здоровую, Валера. Это не я тебе изменяла. Не я это все начала… И не я должна сейчас оправдываться!
Я вывернулась из захвата его рук и снова пошла прочь. Он нагнал меня буквально в два шага. Порывисто прижал к себе, уткнулся холодным носом в шею…
– Злата, прости. Я настолько боюсь тебя потерять… что меня сводит с ума одна лишь мысль о том, что рядом с тобой вертится кто-то другой…
– Жаль тебя расстраивать, – сдавленно проговорила в ответ, – но ты уже сделал все, чтобы меня потерять. И потерял.
Я снова попыталась освободиться, но он не отпускал. Твердый, сильный… каким же идеальным он мне казался когда-то!
– Я сказал тебе сегодня, что все мы возвращаемся домой, когда нам трудно, – проговорил муж хрипло мне на ухо. – А знаешь, где мой дом, Злата? Там, где ты. Ты и есть мой дом…
Я задержала дыхание, пытаясь осознать, полностью осмыслить его слова…
Он держался за меня сейчас, как утопающий. Крепко, отчаянно. Словно я действительно была тем домом, той стеной, что могла помочь ему выстоять. И в этот момент поняла, несколько же мы с ним всю жизнь были не просто влюблены друг в друга… Мы были созависимы.
– Мне нужно было давно тебе все рассказать, – снова заговорил он и голос его бередил душу своим откровением, своей искренностью. – Но я предпочел поверить ей тогда, шесть лет назад, что между нами ничего не было. Я не воспринимал всерьез ее редкие заигрывания – ты ведь знаешь, она вела себя так со всеми… я не оградил тебя от нее, вовремя не опознав угрозу, хотя должен был… но, золотая моя, пойми: я знал, как она тебе дорога. Я не хотел причинять тебе боль. И кроме того, что не назвал тебе ее имени, был с тобой в остальном абсолютно честен…
Он выдохнул и его дыхание прокатилось мурашками по моей коже. И все же я нашла в себе силы, чтобы прорвать кольцо его объятий, требовательно взглянуть в глаза…
– А по-моему, ты лжешь мне даже сейчас. У нас ведь все разладилось еще до того, как ты привел домой Мишу. Я помню, как ты однажды отверг меня, отказал в близости…
– Это было только раз, родная. Один раз. В тот самый день, когда она позвонила мне и сказала, что нам нужно поговорить… И я почему-то предчувствовал, что этот разговор не принесет ничего хорошего. Я был встревожен, обеспокоен… и неспособен ни на что, кроме как думать, чего она от меня хочет. Все пытался мучительно вспомнить, что было в ту ночь, много лет назад… и никак не получалось.
Он говорил это все горячо, убежденно, но я уже не могла верить ему так, как раньше.
– А где Миша? – спросила с тревогой, только теперь осознав, что Валера приехал один. – Он же не…
– Он не с ней. Я оставил его у Семеновых… ненадолго. Просто очень хотел тебя увидеть…
– Увидел. И что дальше?
– А дальше…
Он мотнул головой и вдруг неожиданно, горько рассмеялся.
– Знаешь, я постоянно, перманентно думаю обо всем этом. И понял лишь одно: если ты усомнилась во мне, значит, я недостаточно показывал тебе, как люблю. Значит, перестал уделять тебе столько внимания, сколько тебе было нужно. И в дальнейшем… я просто готов бесконечно напоминать тебе о том, что ты для меня значишь. Готов завоевывать тебя заново хоть до самого конца жизни. Готов ждать…
– А если я ко всему этому не готова? Если ничего этого больше не хочу?
Я заметила, как расширились его зрачки, словно от внезапного приступа боли, как чернота почти затопила чайного оттенка глаза…
Но он смотрел по-прежнему твердо и непреклонно.
– Я все равно буду надеяться. Потому что никого, кроме тебя, не хочу. Потому что люблю… как можно любить только раз в жизни.
Я не знала, как на это реагировать. Поэтому коротко кинула:
– Мне пора. Холодно.
Он кивнул, двинувшись следом за мной тенью. Уже у самого подъезда, когда я готова была распрощаться, сказал:
– Хотел, чтобы ты еще кое-что знала. Я начинаю судиться… с этой женщиной. Намерен лишить ее всех прав на ребенка и заставить ответить за все… что случилось. И был бы благодарен, если бы ты согласилась выступить на суде в качестве свидетельницы…
Мои губы рефлексивно поджались.
– Так вот зачем ты приехал на самом деле…
– Нет. Неужели ты совсем меня не услышала?..
– Прощай, Валера.
Я вошла в подъезд, ощущая, как пустота в груди все больше разрастается. Как раскаленным клеймом в душе отпечатывается лишь дурное, как в яде недоверия растворяется все хорошее…
Он догнал меня внезапно. Порывисто, требовательно, стремительно развернул к себе. Его губы буквально врезались в мои, почти причиняя боль, но вместе с тем – отрезвляя и одновременно пьяня. Он не просто целовал: он словно поглощал меня, но с каждым касанием губ и языка вместе с тем будто вдыхал в тело новую жизнь…
Я задрожала. Не от холода, не от отторжения. От понимания: я хочу большего. Я почти готова сдаться. Если не душой – то телом точно…
Но он отступил так же неожиданно, как появился рядом. Прерывисто выдохнул:
– Если не веришь моим словам – поверь хотя бы этому. Невозможно так целовать, так хотеть того, к кому давно остыл. Злата…
Мое имя с его губ сорвалось как мольба, как знак капитуляции. Он поцеловал меня снова: быстро, порывисто, но
