С того момента, когда Тимур забирает меня из больницы домой, мы с ним точно сходим с ума: постоянно трогаем друг друга, обнимаем, говорим, занимаемся любовью. Это как необходимость — коснуться его, чтобы убедиться, что он рядом. Что у нас все в порядке.
— Я не поеду в Штаты, — говорю я ему, когда мы лежим, обнявшись, после долгого и нежного секса.
Тимур еще ближе прижимает меня к себе и выдыхает:
— Я рад, что ты так решила, Оль. Очень рад.
И я в тот момент тоже очень рада.
А потом среди ночи меня внезапно накрывает, и я иду реветь в ванную. Потому что, как ни странно, моя невозможная любовь к Тимуру не отменяет горячего желания посмотреть другую страну и другой университет, послушать лекции крутых преподавателей и познакомиться со студентами со всего мира.
И хотя мне казалось, что плакала я тихонечко и что Тимур ничего не заметил, но утром он ходит хмурый и курит одну сигарету за другой, а потом вдруг спрашивает:
— Ты сильно туда хочешь?
— Я не поеду, Тимур, я же тебе уже сказала.
— А я не спрашиваю, едешь ты или нет. Я спрашиваю: хочешь?
— Хочу, — признаюсь я, хотя мне ужасно стыдно, будто этим своим желанием я немного его предаю.
Тимур хмурится, кусает губы:
— Ты хочешь там остаться? В смысле в Штатах?
— Нет, ты что! — пугаюсь я. — Ни в коем случае! Мне просто было бы ужасно интересно там поучиться немного… Но это ничего не значит! Просто…
Тимур поднимает на меня глаза. И в этом взгляде столько решимости, столько упрямой нежности, что мое сердце начинает биться сильно-сильно и становится трудно дышать от переполняющего меня до краев ощущения любви.
— Тогда ты поедешь. Мы поедем. На один семестр. С отцом я попытаюсь договориться, — говорит мне отрывисто Тимур. А после того как я бросаюсь ему на шею и визжу от радости, он жестко предупреждает: — Оль, но все это будет только, если врач разрешит и если тебе через неделю станет лучше.
— Конечно, станет! — убежденно говорю я.
И, конечно, оказываюсь не права: несмотря на все мои надежды и принимаемые лекарства, лучше мне не становится. Последствия сотрясения дают о себе знать головной болью, тошнотой при резких движениях, периодическим мельканием мушек перед глазами и каким-то странным состоянием сознания и памяти, когда я с трудом вспоминаю даже самые простейшие английские слова и забываю полить цветы.
— И что, я теперь навсегда останусь вот такой дурой? — с отчаянием спрашиваю я у именитого невролога, к которому меня привозит Тимур.
— Ну что вы, милая, — ужасается он. — Конечно же, нет. Все обязательно вернется на свои места. Вы молодая, организм восстановится, только надо дать ему время. Лекарств никаких не надо, только сон, хорошее питание, прогулки на свежем воздухе и покой. И никакой зрительной нагрузки еще пару месяцев. Если есть возможность, возьмите в своем университете академический отпуск — справку я вам выдам. А с сентября с новыми силами вернетесь к учебе.
— Но я должна ехать на учебную стажировку, — лепечу я и предательски шмыгаю носом. — В Америку.
— Когда?
— Совсем скоро, в конце декабря. Там сначала месяц будет идти подготовительный языковой курс, а с февраля начнется учеба.
Врач качает головой.
— Если вас интересует мое мнение, то я категорически против.
— Такой шанс раз в жизни выпадает! — упрямо возражаю я и яростно смахиваю с ресниц слезы.
— Шансов, деточка, в вашей жизни еще будет очень и очень много, — вздыхает он. — А голова у вас одна и здоровье одно. Я бы на вашем месте правильно расставлял приоритеты. ***
Что ж, наверное, я все же правильно их расставляю, потому что на следующий день сижу в кабинете Ираиды Ивановны и смотрю на то, как она разглядывает мои документы: заявление на академический отпуск, заявление на отказ от стажировки по состоянию здоровья и справку от врача.
— Простите, — говорю я. — Но я никуда не поеду. И учиться тоже пока не смогу.
— Оля, ну ты как всегда, — хмурится она. — Разве за такое извиняются? Бог с ней с этой стажировкой да и академ я тебе, разумеется, одобрю, но ты скажи сначала, что с тобой случилось? Упала?
— Сильно ударили, — честно говорю я. — По голове.
Ираида Ивановна меняется в лице.
— Оля, — выдыхает она испуганно. — Я надеюсь, это не…
— Нет, что вы! — тут же восклицаю я.
Я сразу понимаю, о ком она подумала. И мне даже становится на секунду обидно, что у людей может быть такое мнение о моем парне.
С другой стороны, Тимур и правда производит неоднозначное впечатление на тех, кто не знает его близко. В нем с первого взгляда ощущается пугающая сила, жесткость, яростная мужская энергия, но далеко не сразу понимаешь, что все это стоит на правильном фундаменте. Что эта сила не навредит тебе, не сломает и не разрушит, а наоборот — защитит и станет надежной опорой.
— Это Тимур спас меня, — тихо говорю я Ираиде Ивановне. — Он любит меня. Он… он просто лучший человек на свете. Понимаете?
Она секунду молчит, смотрит мне в глаза, а потом кивает и улыбается очень тепло и как-то… по-матерински что ли.
— Понимаю, Оленька, — говорит она задумчиво. — Понимаю. И очень за тебя рада. Не могу сказать, что я очень высокого мнения о твоем избраннике, но это не значит, что я права. Кроме того, люди меняются. Особенно когда им есть ради чего это делать. Или ради кого.Жду тебя в следующем учебном году. Поправляйся! И знаешь… если вдруг что-то пойдет не так и тебе нужна будет моя помощь, то…
Ираида Ивановна берет со стола визитку, где написана ее рабочая почта и телефон деканата и дописывает туда ряд цифр. Свой личный номер.
— Звони в любое время, — говорит она, протягивая мне визитку. — Я всегда буду рада тебя слышать.
Я беру ее и благодарно улыбаюсь сквозь неожиданно навернувшиеся слезы.
— Можно я вас обниму? — спрашиваю я.
Ираида Ивановна кивает, и мы обнимаемся.
Я не знаю, почему она так добра ко мне, но очень ценю это. Оказывается, это так важно, когда рядом есть люди, которым не все равно. Которые за тебя искренне переживают.
Я выхожу из кабинета декана, вежливо прощаюсь с как всегда суровой Лилией Матвеевной, которая не удостаивает меня даже взглядом, открываю дверь и вижу в коридоре Тимура.
Он ждет меня, как ждал когда-то давно, когда приставал ко мне в столовой и обещал, что я буду его. Когда я пряталась от него, убегала и отчаянно сопротивлялась всему тому, что происходило между нами.
Надо же, это было всего несколько месяцев назад, а, кажется, как будто в прошлой жизни.
— Детка!
Тимур сгребает меня в охапку и жадно целует. На глазах у всех, кто в этот момент стоит в коридоре или идет по лестнице. А когда кто-то отпускает в мой адрес пошлый комментарий, он просто оборачивается и смотрит на комментатора таким взглядом, что тот испуганно замолкает.
— Еще одно слово о моей девушке, и я тебе зубы в горло вобью, — будничным тоном сообщает Тимур.
Всем как-то очень быстро становится понятно, что это нифига не шутка, и на нас со всех сторон сыплются неуклюжие и не очень искренние поздравления. А на меня еще и злые взгляды от девушек, но мне на них плевать. Абсолютно и полностью.
Идем к машине, Тимур обнимает меня и бережно целует в висок:
— Очень расстроена, детка?
— Ну так, — вздыхаю я. — Нормально. Ничего страшного. Здоровье и правда важнее учебы.
— Хочешь в ресторан? Я уже давно обещал сводить тебя в «Седьмое небо».
— Нет, прости, но не хочу.
— Хочешь на шоппинг отвезу?
— Нет, не нужно. У меня и так куча одежды. Все в порядке, честно.
— Ну что ж, — заключает Тимур, — тогда, видимо, сразу в аэропорт едем.
— Куда?! В смысле?
Он открывает телефон и показывает мне на экране бронирование на двоих. Рейс до Стамбула, сегодня, в восемь вечера.
— Но…но… — заикаюсь я от волнения. — Я не…не понимаю...
— Я просто подумал, что климат в Турции гораздо больше подойдет для твоего восстановления, — говорит он. — Солнце и морской воздух — все, как доктор прописал. А заодно и страну посмотришь. Снимем тачку, будем везде ездить... Это, конечно, не Штаты, в которые ты хотела, но тоже должно быть интересно. Так как насчет небольшого путешествия, детка?
