На улице он решительно обнял ее за талию. Это первое прикосновение показалось ему до странного непринужденным, естественным, как будто они часто так ходили.
— У меня два компаньона, — пояснил он. — Ингрид и Лоран — мои сокурсники. Мы прекрасно понимаем друг друга. Мы примерно одного возраста, и у нас одинаковое стремление — развивать нашу контору. Ингрид самая изобретательная, а Лоран хозяйственник. Он вложил в офис все небольшие деньги, доставшиеся ему по наследству.
— А ты?
— А я больше всех заинтересован в том, чтобы дело развивалось. Это мой реванш перед отцом. Во всяком случае, когда я начинаю что-то, то всегда иду до конца, и неважно, что приходится работать день и ночь. Мне это нравится, обожаю свою работу! Кстати, скажи честно, ты пользуешься моей программой?
— Ты удивишься, когда увидишь, какую кучу данных я уже ввела.
— Чудесно! За это время я получил несколько запросов от твоих коллег, ответы на мои маркетинговые исследования. Сейчас у меня пока нет стабильной команды, но она формируется.
— Ты указал, что мы — Бен и я — уже пользуемся ею? Если это может помочь тебе в продаже…
— Нет, я не намерен использовать твое имя в качестве аргумента! В тот день, когда ты не сможешь обходиться без этой программы, ты сама заговоришь о ней, и это будет для меня лучшей рекламой.
Он с сожалением отпустил ее, чтобы войти в здание. На площадке третьего этажа он указал на дощечку, украшавшую одну из дверей.
— Компания «Ксалогрид», — прочла она. — Ксалогрид? А, да, понятно, акроним ваших имен!
— Это по-детски, я знаю, но нужно было срочно найти что-нибудь. Мы должны были заполнить миллион формуляров, чтобы зарегистрировать уставные документы, и решили не ломать себе головы.
Он прошел впереди нее через маленькую прихожую, переделанную в комнату для посетителей с тремя современными креслами и фонтаном, затем толкнул двойную застекленную дверь. В большой комнате, очевидно, служившей раньше гостиной, на специальных столах стояли с десяток компьютеров и сверхсовременный набор компьютерного оборудования.
— Еще есть два более скромных кабинета в бывших спальнях, а кухня стала лабораторией. Но ванную мы оставили, чтобы тот из нас, которому захочется принять душ после работы до зари, мог это сделать.
Жалюзи на окнах не давали солнечным лучам падать на экраны, а по дубовому полу змеились кожухи с кабелями.
— Здесь почти такой же беспорядок, как у меня, — сделала вывод Аксель.
С улыбкой повернувшись к Ксавье, она заметила женщину, разглядывающую ее из другого угла комнаты.
— Здравствуйте. Вы, наверное, Ингрид?
— Угадали. А вы?
— Представляю тебе Аксель Монтгомери, — вмешался Ксавье.
Ингрид подошла, чтобы пожать руку Аксель, и стиснула ее изо всех сил.
— Это вы тренируете лошадей его отца, да?
Тон был агрессивный и насмешливый одновременно. Ингрид оказалась на добрую голову выше Аксель и с высокомерием смотрела на нее, даже не скрывая этого.
— Ладно, развлекайтесь, я вас оставлю, у меня работа. Я во внутреннем кабинете, Ксав!
После ее ухода Аксель скривилась и прошептала:
— Я ей совсем не понравилась…
Ксавье стоял в замешательстве, не зная, как поступить.
— Я тоже тебя оставлю, у меня свидание с кузиной Кэтлин.
— Ты уже уходишь? — запротестовал он.
— Я обещала пойти с ней за покупками. Каждый раз, оказываясь в Париже, она совершает турне по магазинам, и увильнуть я не могу.
— А завтра? Мы сможем вместе поужинать?
У него была только одна мысль в голове: поскорее ее снова увидеть. Как он мог целых три недели размышлять? Он поступал так из трусости, задавал себе кучу ненужных вопросов… Он был влюблен — вот и все, и это чувство было волнующим, фантастическим!
В маленькой прихожей, перед тем как открыть дверь, он притянул Аксель к себе, а потом наклонился и поцеловал ее. Первый поцелуй, несколько застенчивый, почти невинный. Она в ответ обняла его так, что по нему словно разряд прошел. Когда она отстранилась, Ксавье было безумно жаль отпускать ее, и он чуть было не пошел за ней по лестнице. Ни одна женщина не действовала на него так, он просто терял рассудок. Ценой огромных усилий он заставил себя вернуться в кабинет, послонялся какое-то время между столами без малейшего желания приниматься за работу и в конце концов постучал в дверь Ингрид.
— Ну и как она тебе?
Пряча лицо за экраном, молодая женщина надменно ответила:
— Маленькая и бесцветная!
В полной уверенности, что она шутит, Ксавье, смеясь, подошел и остановился как вкопанный. У Ингрид блестели глаза, дрожал подбородок, она готова была расплакаться.
— Что случилось?
Она закрыла лицо руками.
— Не понимаю, Ингрид…
— Мужчины никогда ничего не понимают!
В памяти Ксавье всплыли намеки Лорана, и он не осмелился на дружеский жест. Должен ли он уйти? Или надо объясняться, утешать? Она решила за него, прошептав:
— Уходи, Ксав, пожалуйста. Через пять минут мне станет легче, уверяю тебя.
Он, пораженный, вышел из комнаты. Привести сюда Аксель было ошибкой, но под каким предлогом он мог ей отказать? Ему и в голову не приходило, что Ингрид так это воспримет. Видела ли она, как они целовались в прихожей?
Он уселся перед компьютером, обдумывая, что сказать Ингрид, чтобы прояснить ситуацию. Если он этого не сделает, их рабочие отношения могут стать невыносимыми. Впрочем, их отношения вообще, потому что Ингрид была не только компаньоном, но и другом. Дружбу он хотел бы сохранить. Если это еще возможно…
Открыв еженедельник, он поискал дату возвращения Лорана.
* * *
Бенедикт завершал обход конезавода в сопровождении доверенного лица, Ричарда. Большинство родившихся весной жеребят провели лето с пользой, а поскольку оба видели их ежедневно, то начали составлять список тех, которых выставят на торги в следующем году, например на ярмарке чистокровных однолеток в Довиле.
Маленькую кобылку Семя Чемпиона, вон ту, нужно оставить, — говорил Ричард. — Я видел ее на лугу и думаю, что она не зря носит свое имя.
С самого утра моросил мелкий дождь, но Бенедикт не падал духом. Через два дня он уезжает во Францию, а пока хотел убедиться, что не упустил ни малейшей детали.
— Мы начали получать хорошие результаты, Дик! Когда я вспоминаю, что Макассар родился здесь и что я не возлагал на него слишком больших надежд…
— Это был поздний жеребенок, одни ноги. Я прекрасно помню белые отметины и звездочку на лбу. Он был спокойным, слишком спокойным, чтобы как-то выделяться, и немножко неуклюжим в беге.
