Я вообще с трудом держалась на ногах, если честно.
Уверенным движением оттолкнув мамину руку, я с трудом дошла до дивана, села на него и закрыла глаза, мечтая сейчас провалиться в сон или и вправду потерять сознание. Но реальность не спешила расплываться перед глазами и никуда не исчезала. Мир будто ставил меня перед фактом, что я вынуждена буду воспринимать его таким, каким он есть.
И за это я была готова возненавидеть всех.
Я слышала голоса матери и Анатолия Игоревича будто бы издалека. Мама благодарила его за то, что подвез, что всё-таки не оставил её в такой неприятной ситуации, мужчина, кажется, отвечал, что ему было совсем нетрудно помочь, пусть мама обращается, когда ей будет угодно, он всегда готов помочь…
Мне показалось, что они, стоя в коридоре, на несколько секунд умолкли, просто глядя друг другу в глаза, но я не нашла в себе ни сил, ни любопытства, чтобы встать и удостовериться в этом.
Вместо этого просто легла на диван и крепко зажмурилась. Но легче не стало, перед глазами тут же вспыхнул образ Олега.
И Викки, сидящая на поручне кресла и льнущая к мужчине.
Неужели он настолько слеп? Не видел, как эта дрянь смотрела потом на Алекса, буквально слюнями истекала! Да Вольный не раз мне говорил: это насколько надо себя не уважать, чтобы мечтать о подобной женщине?
У него Викки вызывала только стойкое отвращение. Но у Олега, очевидно, нет, если даже после измены, после того, как она собственноручно уничтожила его, растоптала, отобрала всё, простить. простить и вновь пригреть эту змею на груди.
Ненавижу! Всех, и Олега, и Викки, и отца своего, который меня втянул во всё это. Будь они прокляты со своими деньгами, со своими.
Я услышала, как хлопнула дверь, должно быть, обозначая уход Анатолия Игоревича. Мама тихонько подошла ко мне, присела на краешек дивана и осторожно коснулась моей руки.
— Стасенька.
— Я сделаю аборт, — прошептала я. — Я не стану рожать этого ребенка. Мне он не нужен. И его отцу он не нужен. Гори оно всё пропадом.
— Стася, — мама наклонилась, обнимая меня. — Послушай. Нельзя так быстро принимать подобные решения. Тебе надо хорошо всё обдумать.
— Мне не о чем думать! — почти прорычала я. — Я не хочу этого ребенка! Я его ненавижу! Я всех ненавижу! — я всхлипнула.
— Что этот Алекс тебе наговорил? — мама погладила меня по голове. — Ты ведь.
— Алекс? — прошептала я. — Алекс? Господи, мама, да причем здесь Алекс! У нас с ним даже не было ничего!.. Не трогай меня, — я шмыгнула носом. — Пожалуйста, просто не трогай меня.
Провалиться в сон. Уснуть и больше не просыпаться. Это дурацкое желание было единственным, на что я сейчас оказалась способна. Мне хотелось захлебнуться собственными слезами, действительно провалиться в пучину своих страданий.
Не вынырнуть.
Мама шептала что-то, пыталась успокоить, но я не слышала её. Мой мир, заботливо, по кирпичику выстроенный, рухнул из-за одной ночи, из-за одной глупой неосторожности и из-за одного мужчины, которого я, как мне казалось, полюбила.
Теперь мои чувства были куда более однозначными.
Я ненавидела Олега, настолько сильно, насколько это вообще было возможно. И даже не сомневалась в том, что не стану менять своё решение. Я избавлюсь от этого ребенка, а вместе с ним — и ото всех воспоминаний.
Я ничего не оставлю.
Ничего.
Иначе я просто умру.
Впрочем, возможно, это будет не такой и плохой вариант?
Глава двадцатая
Я запретила маме идти со мной в больницу. Не хотела, чтобы она лишний раз переживала или просила меня одуматься. Не о чем мне было думать, и останавливать меня не нужно, всё равно решение было принято окончательно и бесповоротно. Я просто не видела другого выхода.
.. Разумеется, сначала надо было сходить к гинекологу, пройти осмотр, убедиться, всё ли в порядке. Я не до конца понимала, зачем всё это, если я всё равно не хочу рожать.
Если не хочу.
Я велела себе отбросить в сторону все сомнения. Моя жизнь и так похожа на настоящий кошмар. Не хватало сделать её ещё хуже.
Здесь, к счастью, желающих потребовать, чтобы я уступила место, было немного. Напротив меня сидела какая-то молодая, не старше двадцати пяти, женщина, то и дело поглаживающая округлый живот. Срок у неё был уже значительный, и будущая мамочка улыбалась своему ещё не родившемуся ребенку, вздрагивала, когда малыш толкался, что — то шептала. Я не могла разобрать слов, но вздрагивала каждый раз, когда она вновь чуть подавалась вперед, прикладывала ладонь к животу и что-то говорила.
Все остальные беременные не привлекали моего внимания. Я даже не смотрела на них. А вот эта, такая счастливая, буквально лучившаяся от счастья, казалось, привязала к себе мой взгляд. Я отворачивалась каждый раз, когда она поднимала голову, чтобы не показаться назойливой, и смаргивала слезы, набегающие на глаза. Всякий раз хотелось разрыдаться вслух.
Я была младше этой девушки, но сейчас чувствовала себя жестокой, пережившей слишком много всего женщиной, которая плевать хотела на собственного ребенка и просто хочет устранить проблему.
Лучше б я вообще не знала его отца. Даже не сталкивалась с ним никогда. Лучше б это было последствие случайной, неосознанной связи, какого — то секса в клубе, и у меня в голове не отложилось ничего… Вообще ничего. Я бы хотела воспринимать этого ребенка как исключительно своего — и тогда однозначно нашла бы силы на то, чтобы вырастить его самостоятельно. Лучше вообще без мужчин, чем с такими, как мой отец или Олег!
Но я знала, что тень Лаврова будет нависать надо мною всю оставшуюся жизнь. И почему-то не могла заставить себя с этим смириться. Я испытывала какое-то странное, жуткое отвращение к самой себе и не знала, смогу ли доносить этого ребенка.
И саму себя не возненавидеть.
Да и, решившись рожать, что я смогу? Как я долечу маму? Как будут работать? Когда малыш родится, как я буду его обеспечивать всем необходимым? Со своими двумя курсами университета, куда я пойду? Мыть полы в подъездах, да? Как-то… Как-то слишком тяжело падать. К тому же, это только в фильмах уборщица сталкивается с миллионером и обретает такое желанное счастье. Я же не была столь наивна и прекрасно понимала, что вместо счастья заработаю себе только кучу болячек, а на те гроши уж точно не смогу прокормить и маму, и ребенка.
Нет, я должна следовать своему решению. К тому же, Олег.
Я вздрогнула. Даже его имя теперь обжигало отвратительными воспоминаниями. Мне казалось, что всё мое тело покрыто бесчисленным количеством клейм, а ребенок — это и не ребенок вовсе, а ещё одно напоминание обо всем том унижении, которое меня пытались заставить пережить.
Я не выдержу. Я не настолько сильная. Мне никогда не сиять изнутри, как вот эта милая будущая мама напротив. Никогда не гладить округлый живот с такой любовью, не обращаться к малышу, как будто он уже родился.
Она наконец-то поднялась и зашла в кабинет к врачу, и я с облегчением вздохнула и откинулась назад, опираясь о холодную больничную стену. Мне хотелось поскорее убраться прочь из этой клиники, выбранной просто так, едва ли не методом тыка. Встать и умчаться прочь. Возможно, если наглотаться таблеток, то.
Я вздрогнула и напомнила себе о том, что цивилизованные взрослые люди так не поступают. А я не хочу оставить маму один на один с её болезнями и последствиями моей собственной дурости. Я должна жить. Даже если сил осталось совсем мало, всё равно должна. Кто ещё поможет ей восстановиться, если не я?
В очереди — я почему-то даже не подумала о том, что можно и записаться, — я была следующей за этой самой сияющей женщиной и знала, что минут через двадцать уже смогу зайти. Но здесь не было душно, и отвратительный больничный запах тоже отсутствовал, потому я просто уговаривала себя расслабиться и ни о чем не думать. Мне ещё предстоит разговор с врачом.
Хоть бы не отговаривали!
