Он опускает нос в банку, а потом предлагает мне сделать то же самое.
— Аромат французского бленда Малонго. Сделано в Париже. Всегда беру его с собой в Штаты. Это мой любимый букет.
— Не терпится попробовать, — признаюсь я искренне. Итак, Крис любит кофе, пиццу и Тома Хэнкса, а я люблю его страсть к жизни в самых разных проявлениях. Может быть, и ко мне тоже, во всяком случае, сейчас? Что ж, если так, готова ее разделить, тем более что его страсть заражает.
— Четыре ложки на одну чашку, — распоряжается Крис.
Киваю и принимаюсь за работу. Рядом скворчат две сковородки. Наливаю воду и внезапно осознаю, что хозяйничать на пару с Крисом легко, радостно и уютно. Он признался, что ни разу прежде не приводил домой женщину; значит, и для него этот опыт внове. Неужели действительно ни разу? Наверное, все же приводил, но редко.
Смотрю на пышные, безупречно круглые омлеты.
— По мне так просто ма́стерская работа.
Крис с улыбкой качает головой:
— Ну вот, теперь ты давишь завышенными ожиданиями и преждевременной похвалой.
Насмешливо фыркаю:
— На тебя, пожалуй, надавишь.
Губы вздрагивают, однако опровержения не слышно. Крис абсолютно уверен в себе. Какую бы тайную боль он ни носил в сердце, на твердость характера рана не повлияла.
Он собирается положить в омлет овощи, но прежде предусмотрительно уточняет:
— Лук и перец?
— Почему бы и нет? Зубной щетки все равно нет, так что терять нечего.
Он смеется тихо, по-мужски раскатисто, и я мгновенно таю. Этот парень лучше самого превосходного омлета!
— Если хочешь, позвони вниз, консьержам. Они выполняют любые заказы, как в отеле.
— О! — Новость приятно удивляет. — И как же это сделать?
Крис показывает налево.
— Телефон на стене за холодильником — прямая связь.
Вдохновленная мыслью о зубной щетке, подхожу к телефону и хочу снять трубку, но вдруг теряюсь.
— Надо будет представиться, назвать себя.
Крис бросает омлеты на произвол судьбы, подходит и останавливается рядом, почти вплотную. Оказываюсь в волшебном плену: мощные плечи подавляют, бедра интимно прижимаются. Мгновенно возбуждаюсь и понимаю, что готова так стоять вечно.
— А как бы тебе хотелось представиться? — В вопросе слышится открытый вызов.
Проклятие! Настроение уже переменилось; кажется, вступаем в темную, опасную зону. Так недолго дожить и до плетки.
Упираюсь ладонями в твердую, как стена, но теплую грудь Криса. Он меня проверяет? Что ж, играть по его правилам я не собираюсь. Оставив в прошлом отца и — да! — Майкла, добросовестно выучила один урок: я — это я. Не могу, не хочу быть никем, кроме себя самой, и не собираюсь пробовать новую роль даже ради Криса.
— Вообще не буду представляться, — заявляю решительно. — Какая им разница, кто я?
Крис смотрит с непроницаемым выражением, но почему-то кажется, что приближается ураган. Понятия не имею, откуда и с какой стати такая реакция.
— Когда я сказал, что не привожу сюда женщин, Сара, то именно это и хотел сказать. Ни одной и никогда.
Еще одна непредсказуемая реплика; наверное, она каким-то образом соотносится с телефонным звонком, хотя вычислить таинственную связь не так-то просто. Бреду по зыбкому болоту и спрашиваю себя, не пора ли выбраться на надежный берег, под которым подразумеваю собственную квартиру.
— Да, — отвечаю, подавив душевный трепет. — Ты действительно это сказал. А если намерен повторить, то я вправе прочитать в словах указание на дверь.
— Говорю так исключительно для того, чтобы объяснить: хочу, чтобы ты осталась.
— О! Вот, оказывается, в чем дело. — На каком-то глубинном уровне я предчувствовала нечто подобное, и все же признание удивляет и даже радует.
— Хочу, чтобы ты хотела здесь быть, — добавляет Крис.
Удивляюсь еще больше и не столько слышу, сколько угадываю в голосе беззащитность. Запрокидываю голову и смотрю в глаза Криса. Вижу, что он сомневается в успехе, хотя вряд ли в данном случае неуверенность можно назвать состоянием обычным и привычным.
— Да, — шепчу очень-очень тихо. — Да, я хочу здесь быть.
— Хорошо. — Крис проводит по моей щеке двумя пальцами, заправляет за ухо волосы. Скромной ласки вполне достаточно, чтобы по шее и спине побежали мурашки. Я покорена безнадежно и безысходно. Еще ни разу в жизни не реагировала на мужчину так непосредственно и остро; вот почему пытаюсь понять, в чем заключается секрет неотразимого обаяния Мерита. Мне уже приходилось встречать красивых мужчин. Попадались среди них люди талантливые, значительные, влиятельные, но вот такого — ни одного. Ни одного столь же сложного и необъяснимо притягательного.
— Когда узнаешь меня ближе, многое тебе не понравится, — мрачно бормочет Крис.
— Очередное предупреждение? — Замечаю строго: — Ты уже превысил квоту; дальше эффективность пугающих предсказаний теряется.
— Нет, не предупреждение. Предупреждать я давно перестал, иначе тебя бы здесь не было.
— Мы приехали вечером, и ты успел изречь немало предостережений.
— Да, — соглашается Крис. — И потому имею право высказать еще одно.
— Последнее?
— Вряд ли.
— Последнее на сегодня?
Оптимистичный вопрос остается без ответа.
— Ничего не изменилось, Сара. Я по-прежнему не тот, кто способен обеспечить тебе аккуратный белый штакетник вокруг дома.
— Слава Богу!
— От белого штакетника и всего, что к нему прилагается, я далек, как инопланетянин. Рано или поздно — к сожалению, скорее рано, чем поздно, — ты неизбежно обнаружишь во мне ужасающие изъяны.
Медленно провожу ладонями по каменным мускулам.
— Означает ли это приглашение выяснить все самой?
Крис зажмуривается, мучительно ищет ответ и снова смотрит в глаза.
— Вопреки голосу разума; просто потому, что я не в силах с тобой расстаться.
Крис Мерит не в силах со мной расстаться?
— Все, что между нами происходит, Сара, должно остаться между нами, — требует он, прежде чем я успеваю собраться с мыслями и ответить. — Мне необходимо знать, что ты это понимаешь. Я очень закрытый человек, имею для этого собственные основания, и основания эти неизменны. Все мои легкие приятельские отношения и в ресторанах, и здесь, в доме, ровным счетом ничего не значат. Сам решаю, кому и что позволительно обо мне знать, а обслуживающий персонал помогает поддерживать устоявшуюся систему.
Спрашиваю себя, обжегся ли он так же, как и я, пустив в свою жизнь неподходящих людей, или просто ведет себя умно — намного умнее меня — и не дает им ни малейшей возможности приблизиться?
