Только около полуночи у Алекс появилась возможность ненадолго заскочить в свой кабинет, чтобы проглотить чашку кофе. Она была уверена, что звонить Купу уже поздно, и, хотя искушение было довольно сильным, Алекс справилась с собой. Вечер, который она провела в «Версале», не шел у нее из головы. Он оказался совсем не таким, как она ожидала, однако думать о нем, анализировать у Алекс просто не было времени. Младенец-гидроцефал доставил всему отделению интенсивной терапии много хлопот, но теперь главные трудности были позади. Состояние одного из двух недоношенных детей тоже стабилизировалось, однако из-за смерти третьего малыша настроение у всех было нерадостное. Интересно, спрашивала себя Алекс, сумеет она когда-нибудь привыкнуть к детским смертям? И сама же отвечала себе: «Вряд ли!» — хотя и понимала, что без этого ее профессия просто невозможна.
Лишь поздно ночью, лежа на узкой кушетке в своем кабинете, Алекс вспомнила о Купе и задумалась, могли бы их отношения стать по-настоящему серьезными. Ей трудно было понять, что он за человек на самом деле, что скрывается за его обаянием, юмором, смешными историями, которые он рассказывал. Все это могло быть просто фасадом, скрывавшим внутреннюю пустоту, но верить в это Алекс не хотелось. Оставался только один способ избавиться от сомнений — узнать все доподлинно.
Алекс сознавала, конечно, что Куп намного старше ее, но он казался ей человеком настолько необычным, что разница в возрасте ее не пугала. В нем было что-то, что заставляло ее пренебречь опасностями, которые мог принести их возможный роман. Он словно загипнотизировал ее, и, хотя Алекс пыталась убедить себя в том, что встречаться с ним было бы скорее всего неразумно, ничего не получалось.
Она знала, что Куп — суперзвезда кино, что за свою жизнь он имел дело с десятками, может быть, даже с сотнями женщин, но, несмотря на это, ее по-прежнему тянуло к нему точно магнитом. Единственное, о чем Алекс могла думать, это о том, как он красив, привлекателен, интересен. И сила его притяжения в конце концов преодолела доводы здравого смысла. Алекс попалась. Уже засыпая, она слышала в мозгу неясный ропот голосов, которые продолжали твердить ей об опасности, но она, по крайней мере пока, решила не обращать на них внимания.
Марк спал глубоким сном крепко выпившего человека, когда зазвонил телефон. Все же он открыл глаза почти сразу, но решил, что звонок ему приснился. Сразу же навалилась головная боль, и, застонав, Марк прикрыл веки. Он уже снова впал в дремоту, когда телефон зазвонил снова.
Разлепив веки, Марк первым делом посмотрел на часы.
Было четыре часа утра. За окном только-только начинало светать. Перевернувшись на живот, Марк негромко выругался. Телефон все звонил. Господи, кто бы это мог быть?
Превозмогая головную боль, он потянулся к аппарату, снял трубку и снова откинулся на подушки. Глаза он предпочитал держать закрытыми — так меньше болела голова и полутемная комната почти не кружилась.
— Алло? — Голос его звучал хрипло. Во рту было сухо, язык повиновался с трудом. — Кто говорит?
Потом он услышал в трубке чей-то плач.
— Кто это? — Марк уже решил, что кто-то ошибся номером, и хотел положить трубку, но внезапно его глаза сами собой широко открылись. Каким-то шестым чувством он понял, что звонит Джессика.
— Джесс, это ты? Что случилось?! — с тревогой спросил Марк, садясь на кровати. Он решил, что с Дженнет или Джейсоном случилось что-то страшное, а Джесс все плакала и никак не могла успокоиться и объяснить, в чем дело. Она была безутешна, словно ее постигло настоящее горе, и Марк вспомнил: примерно так же маленькая Джессика плакала, когда умерла их собака.
— Что случилось, Джесс?! Скажи же мне! — в панике воскликнул он.
— Мама… она… — Джессика снова разрыдалась.
— Она не заболела? Может, она попала в аварию? — Марк тряхнул головой и поморщился. Голова гудела, впрочем, тошнота и головокружение почти прошли, побежденные резким выбросом в кровь адреналина. Страх парализовал его. Что, если Дженнет мертва? При мысли об этом Марк едва не зарыдал сам. Он продолжал любить свою жену даже после того, как она ушла от него, и если бы с ней что-то случилось, он всю жизнь винил бы в этом себя.
— Мама… — повторяла Джессика срывающимся голосом. — У нее есть… друг! Она познакомила нас с ним вчера вечером. Его зовут Эдам, и он — настоящий подонок.
Марк быстро подсчитал, что в Нью-Йорке сейчас — семь часов утра, следовательно, Джессика бросилась звонить ему, как только проснулась.
— Я уверен, что это не так, дорогая, — сказал он, стараясь быть справедливым, хотя в глубине души Марк был очень доволен, что мистер Джойс не понравился его детям. Сам Марк ненавидел Эдама всем сердцем, хотя никогда с ним не встречался и не разговаривал. Он разрушил их семью, отнял у него Дженнет и детей; такой человек просто не мог не быть подонком, и теперь Марк испытывал странное удовольствие от того, что его дочь считала так же.
— Меня от него просто тошнит, па! Он пытается казаться крутым и приказывает маме, как будто она его собственность. Мама сказала, что они познакомились всего пару недель назад, но я ей не верю. Я знаю — она врет! Эдам сам заговорил с ней о каких-то делах, которые у них были еще в прошлом году, а мама притворилась, будто не понимает, о чем идет речь. Как ты думаешь, может быть, это из-за него мы переехали в Нью-Йорк?
Она ждала ответа, а Марк не знал, что ей сказать. Джессика, несомненно, была потрясена тем, что произошло. Марк знал, что рано или поздно все откроется; они не должны были обманывать детей, но Дженнет убедила его, что так будет лучше, и он позволил ей поступить по-своему. И вот теперь Джессика и Джейсон узнали правду. Интересно, что теперь предпримет Дженнет? Судя по горьким рыданиям, которые то и дело прерывали речь Джессики, потрясение девочки было глубоким и болезненным.
— Я не знаю, Джесс, — проговорил он наконец. — Спроси лучше у мамы.
— Но ведь это из-за него она ушла от тебя? — повысила голос Джессика, и Марк снова покачал головой. Марку не хотелось отвечать на этот вопрос, к тому же он боялся сказать нечто такое, что еще больше усугубит и без того непростую ситуацию.
— Как ты думаешь, он у нее давно? — снова спросила Джессика. — Может быть, мама ездила в Нью-Йорк вовсе не к бабушке, а к нему?
— Нет, она ездила к бабушке, — твердо сказал Марк. — Бабушка очень долго и тяжело болела, к тому же Дженнет беспокоилась и за дедушку тоже. — Это была только часть правды, но Марку не хватило духа сказать, что именно тогда все началось. Пусть это сделает Дженнет, подумал он про себя.
Рано или поздно ей придется все рассказать детям, если она не хочет их потерять. Если все откроется само, доверие Джессики Дженнет вряд ли удастся вернуть.
