не останавливая меня от его нарушения.
Заглядывая в окно, я вижу, что моя мама стоит лицом к лицу с какой-то темноволосой женщиной. Светлые волосы моей мамы выбились из тугого пучка, который она собрала раньше. Она выглядит так, словно наполовину плачет, наполовину рычит, в то время как эта женщина стоит там, такая холодная и собранная, и я могу сказать отсюда, что она не хочет выражать свое почтение.
Нет. К черту это. Никто не вызывает такой реакции у моей матери, делая вид, что это ее не касается. Кто эта женщина?
Никто не обращает на меня никакого внимания, когда я пробегаю через гостиную и направляюсь к входной двери. Они здесь единственные люди, вероятно, потому, что здесь очень жарко и внутри включен кондиционер. Не то чтобы меня это волновало, но то, что происходит прямо сейчас, не всем должно быть видно.
— Что происходит? — Кричу я, спускаясь по каменным ступеням с нашего крыльца, и моя мама оборачивается, чтобы одарить меня своим убийственным взглядом.
Я не знаю, почему она изображает такое удивление. В том, что я ее не слушаю, нет ничего нового.
— Возвращайся в дом, Иден.
Я смотрю мимо нее на темноволосую женщину, которая сейчас стоит, твердо скрестив руки на груди, и с улыбкой на лице рассматривает меня. Проводя языком по зубам, она снова переводит взгляд на мою маму.
Она сногсшибательна, но в ее глазах есть жестокий блеск. Богатство сочится из ее пор, когда она стоит во весь рост в своих расклешенных черных брюках и черной прозрачной блузке. Я определенно никогда раньше не видела эту женщину.
— У тебя есть сорок восемь часов, чтобы доставить ее туда по ее собственной воле, или я беру дело в свои руки. — Развернувшись на каблуках, таинственная женщина забирается на заднее сиденье ближайшего внедорожника с затемненными стеклами.
— Мама? — Спрашиваю я, медленно приближаясь к ней, пока она смотрит на внедорожник, пока тот не исчезает из виду, поворачивая за угол в конце дороги. — Кто это был?
Стоя рядом с ней, я кладу руку ей на плечо и тут же чувствую, как она дрожит от моего прикосновения. Смесь страха и гнева мелькает в ее глазах, прежде чем она, наконец, встречается со мной взглядом.
— Пожалуйста, Иден. Давай просто переживем сегодняшний день. Потратим это время на то, чтобы вместе погоревать, а все остальное я объясню завтра.
— Я не понимаю, что тут можно объяснять, — бормочу я в ответ, запуская пальцы в волосы.
— Завтра, Иден. Пожалуйста, дай мне это, — шепчет она, слезы текут по ее лицу, когда она притягивает меня ближе.
Видя, сколько боли это причиняет ей в довершение сегодняшнего дня, я неохотно оставляю этот вопрос. Ей определенно нужно кое-что объяснить, но я не могу сейчас оказывать еще большее давление. Ничто не может перевернуть наш мир с ног на голову больше, чем это уже есть, так что, что бы это ни было, это может подождать.
Иден
Мое лицо морщится от отвращения, когда солнце светит в окно моей спальни, давая мне понять, что пора просыпаться, но я просто не чувствую этого.
Закрывая лицо рукой от солнца, я смотрю на будильник, вижу, что уже чуть больше восьми утра, и издаю стон. Было пять утра, прежде чем мне действительно удалось заснуть, тяжесть вчерашнего давила мне на сердце, пока я смотрела в потолок. Никакое количество расслабляющей музыки или усилий не погрузило меня в глубокий сон.
Как бы мне ни хотелось лежать здесь и барахтаться в своих страданиях, вчера моя мама сказала, что объяснит, что произошло с той женщиной, и мое любопытство перевешивает мою способность снова заснуть.
Похоже, бессонница сделала меня своей сучкой.
Я надеялась, что полбутылки шампанского, которую я выпила прошлой ночью, поможет, но это тоже было пустой тратой времени. Теперь у меня просто чертовски болит голова.
Укладывая свой растрепанный пучок и свешивая ноги с кровати, я вздыхаю. Мои пальцы саднят с тех пор, как я вчера вечером, будучи навеселе, сняла акриловые ногти. Я уже не чувствую себя бодрой, но неохотно направляюсь в душ.
Чувствуя себя немного посвежевшей, но все еще разбитой, я увлажняю кожу своим любимым кокосовым маслом для тела, прежде чем раздается стук в дверь.
— Она открыта, — кричу я, открывая шкаф и обнаруживая, что он пуст.
Какого хрена?
— Доброе утро, — бормочет моя мама от двери, и я быстро оборачиваюсь, чтобы увидеть вину, написанную на ее лице, прежде чем она опускает голову. Она выглядит маленькой в штанах для йоги и футболке свободного покроя. Проводит рукой по волосам, на ней нет макияжа, а мешки под глазами создают впечатление, что она не выспалась.
— Мам, где вся моя одежда? — Спрашиваю я, крепче прижимая полотенце к груди.
Откашлявшись, она указывает на мягкую скамейку у моего туалетного столика, где аккуратно сложен мой любимый черный комплект для отдыха большого размера вместе с нижним бельем.
— Где остальная моя одежда? — Спрашиваю я снова, мое сердце бешено колотится в груди, пока я пытаюсь понять, что, черт возьми, происходит. Моя мама не выбирала для меня наряд с тех пор, как мне исполнилось десять лет.
— Одевайся, Иден. У нас мало времени, и я объясню, что смогу, хорошо? — Ее голос едва слышен, когда она заставляет себя встретиться со мной взглядом. Боль в ее глазах заставляет меня придержать язык.
Мне хочется разозлить ее и потребовать ответов прямо сейчас, но я просто киваю. — Я буду через две минуты.
Захлопнув за ней дверь, я спешу надеть свой наряд, но не могу открыть свой пустой шкаф. Значит ли это, что мы уезжаем? Я, черт возьми, на это надеюсь.
Оглядывая комнату, я замечаю, что все мои фотографии были сняты, а моя доска памяти исчезла. Все, что на самом деле осталось, — это голые останки комнаты с громоздкой мебелью.
Надев свои белые кроссовки, которые мама тоже положила рядом с моей одеждой, я спускаюсь вниз. Мое сердце учащенно бьется, когда я ожидаю услышать, как мой отец поет на кухне, но все, что меня встречает, — это тишина. Ни намека на его утреннее исполнение инди-рок-музыки, когда он готовит завтрак.
Дом представляет собой идеальный каркас для дома, с уютной гостиной, открытой кухней, тремя спальнями, двумя с половиной ванными комнатами и бассейном на заднем дворе. Но я научилась никогда не привязываться к домам, в которых мы живем. Я просто скучаю по воспоминаниям, которые мы оставляем в каждом месте. Здесь все
